Жаба ( Г. Х. Андерсен )

Колодец был глубок, веревка длинна, и когда вытаскивали полное ведро, ворот ходил туго.

Как ни прозрачна была колодезная вода, никогда не играли в ней солнечные лучи - они попросту не достигали ее поверхности.

А куда солнце заглядывало, пробивалась между камнями травка.

Тут-то и проживало большое семейство жаб.

Они были пришлые, и, собственно говоря, первой, причем вверх тормашками, переселилась сюда самая старая жаба - она здравствовала и поныне.

Зеленые лягушки, испокон веков обитавшие в колодце, признали жаб за родню и окрестили их "курортниками". Но жабы замыслили остаться здесь и обжились на "суше", как они называли мокрые камни.

Старой лягушке довелось разок совершить путешествие в ведре, когда его поднимали наверх.

Но там ей показалось чересчур ярко - у нее даже глаза заломило.

Ее счастье, что исхитрилась выпрыгнуть из ведра.

Она с такой силой шлепнулась об воду, что потом слегла на три дня с болью в спине.

Много о мире наверху она рассказать, конечно, не могла, но, во всяком случае, и она, и все остальные знали, что колодец-это еще не весь мир.

Вот старая жаба, та могла бы кое-что рассказать, но она никогда не отвечала на вопросы, ну ее и спрашивать перестали.

- Старуха-толстуха, бородавчатое брюхо! - говорили про жабу молоденькие зеленые лягушки.

- И дети все в нее.

- Очень может быть, - отзывалась жаба.

- Зато у когонибудь из них, а то и у меня самой спрятан в голове драгоценный камень.

Зеленые лягушки слушали, таращили глаза и с досады передразнивали жабу, а потом бухались на дно колодца.

А молодые жабы гордо вытягивали задние лапки.

Каждая воображала, что драгоценный камень спрятан именно у нее.

Они сидели смирнехонько, боясь даже голову повернуть, но в конце концов спросили, чем же им, собственно, гордиться и что это за драгоценный камень.

- Он такой дорогой и такой красивый, что и не описать, - отвечала старая жаба.

- А носят его для собственного удовольствия, другим на зависть.

Больше ни о чем не спрашивайте, не стану отвечать.

- Ну, уж у меня-то его нет, - сказала самая младшая из жаб, такая безобразная, что дальше некуда.

- Да и откуда бы ему взяться у меня? А если другие завидуют, мне это вовсе не доставляет радости.

Нет, чего бы мне хотелось, так это добраться когда-нибудь до края колодца и выглянуть на свет.

То-то, должно быть, красота! - Хорошо там, где нас нет, - сказала старая жаба.

- Ты все тут знаешь, все тебе знакомо.

Берегись ведра, оно может тебя раздавить.

А уж если попадешь в него, так скорее выскакивай.

Правда, не всем удается упасть так удачно, как мне, - и кожа и кости целы.

- Ква! - сказала младшая жаба, а это все равно что "Ах!" по-нашему.

Уж очень ей хотелось побывать наверху, поглядеть на белый свет, на зелень.

И вот наутро, когда полное ведро проходило мимо камня, на котором сидела молодая жаба, все внутри у нее так и затрепетало.

Она прыгнула в ведро и упала на его дно.

Ведро вытянули наверх и тут же выплеснули.

- Ах ты, чтоб тебя!.. - воскликнул работник, увидев жабу.

- Сроду не видывал такой гадины! - И он так пнул ее носком деревянного башмака, что чуть не изувечил, но она все-таки успела забиться в высокую крапиву и стала озираться вокруг.

Крапива была густая - стебель к стеблю, и вот жаба посмотрела наверх.

Солнце просвечивало сквозь листья крапивы, и для нее эти заросли были все равно что для нас лесная чаща со сверкающим между листьями и ветвями солнцем.

- Тут гораздо красивее, чем в колодце! Право, я готова остаться тут на всю жизнь! - сказала жаба.

Прошел час, другой.

- Интересно, а что вокруг? Уж если я забралась так далеко, надо посмотреть и что дальше.

И она поползла что было сил и выползла к дороге.

Солнце светило на жабу, пыль припудривала, а она знай себе ползла да ползла через дорогу.

- Вот где суша-то! - сказала она.

- Пожалуй, тут даже слишком сухо.

У меня першит в горле.

Так добралась она до канавы.

Здесь голубели незабудки, цвела таволга.

Вдоль канавы тянулась живая изгородь из бузины и боярышника.

Словно лианы, вился белый вьюнок.

Залюбоваться можно было всей этой пестротой.

А еще порхала здесь бабочка.

Жаба решила, что это тоже цветок, только он оторвался от стебля и хочет полетать по свету - чего же тут непонятного! - Вот бы и мне так полетать! - вздохнула жаба.

- Ква! Ах, какая красота! Восемь дней и восемь ночей провела жаба в канаве, благо еды было вдоволь.

А на девятый день сказала себе: "Вперед!" Что же манило ее? Разве могла она найти что-нибудь лучше? Может быть, маленькую жабу или зеленых лягушек? Сегодня ночью ветер донес звуки, говорившие о том, что где-то неподалеку были ее родичи.

"Жизнь прекрасна! Выбраться из колодца, полежать в крапиве, проползти по пыльной дороге, отдохнуть в сырой канаве-до чего же хорошо! Но теперь - вперед! Поискать лягушек или молоденькую жабу! Без общества все-таки не обойтись, одной природы мало!" И жаба снова пустилась в путь.

Она перебралась через поле, допрыгала до большого пруда, окруженного тростником, и заглянула в заросли.

- Вам здесь не слишком сыро? - спросили ее лягушки.

- А впрочем, милости просим.

Вы кавалер или дама? Ну да это все равно.

Добро пожаловать! Вечером ее пригласили на концерт - домашний концерт.

Известное дело: много рвения, жидкие голоса.

Угощенья никакого, зато питья - целый пруд, стало бы охоты.

- Теперь двинусь дальше! - сказала молодая жаба.

Стремление к лучшему не покидало ее. Она видела звезды, такие большие и ясные, видела серп молодой луны, видела, как солнце поднимается все выше и выше.

"Пожалуй, я все еще в колодце, только в большом.



Надо подняться еще выше! Мне так неспокойно, такая тоска на душе! - А когда луна округлилась и стала полной, бедняга жаба подумала: - Не ведро ли это спускается? Не прыгнуть ли в него, чтобы забраться выше? А может, и солнце - ведро, только покрупнее? Какое оно огромное, яркое! Мы все в нем поместимся.



Надо ловить случай.

Ах, как светло у меня в голове! Наверно, даже тот драгоценный камень не горит так ярко.

Ну да такого камня у меня нет, и я об этом не горюю.

Нет, выше, к свету и радости! Я уже решилась, но мне как-то страшно.

Шутка ли сделать такой шаг! Но раз надо, так надо! Вперед! Вперед на дорогу!" И она пошла, вернее, поползла, как ей и было положено, и выбралась на проезжую дорогу.

Тут жили люди и было много цветочных садов и огородов, где росла капуста.

Жаба остановилась отдохнуть перед огородом.

- Сколько же на свете разных тварей! Я даже и не подозревала! Ах, как велик и прекрасен мир! Вот и надо в нем осмотреться, а не сидеть все на одном месте.

- И она прыгнула в огород.

- Какая тут зелень! Какая благодать! - Еще бы! - отозвался капустный червяк, сидевший на листке.

- У меня здесь самый крупный листок закрывает полсвета.

Ну да мне хватает.

- Кудах-тах-тах! - послышалось около них.

Это пожаловали в огород куры и засеменили между грядок.

У курицы, шедшей первой, было очень острое зрение.

Она заметила червяка на капустном листе и клюнула.

Червяк упал на землю и ну вертеться да извиваться.

Курица, не зная, что это должно означать, поглядела на червяка одним глазом, потом другим и решила: "Это он неспроста". В конце концов она нацелилась склевать червяка.

Жаба так испугалась, что поползла прямо на курицу.

- Эге, да он выдвигает резервы! - сказала курица.

- Смотрите, какой ползун.

- И курица отвернулась от червяка.

- Очень мне нужен такой зеленый заморыш! От него только запершит в горле.

Остальные куры согласились с нею, и все ушли.

- Отвертелся-таки! - сказал червяк.

- Вот как важно сохранять присутствие духа.

Но самое трудное впереди - как вернуться на мой капустный лист.

Где он? А маленькая жаба подскочила к нему выразить свое сочувствие: мол, она так рада, что своим уродством спугнула курицу.

- О чем это вы? - спросил червяк.

- Я отвертелся от нее без чужой помощи.

Не угодно ли вам оставить меня в покое? А, вот и капустой пахнет.

Вот и мой лист.

Что может быть лучше собственного хозяйства? Надо только подняться повыше.

"Да! - сказала себе жаба.

- Все выше и выше! Вот и червяк тоже так думает.

Только он сейчас не в духе со страху.

Все мы должны стремиться ввысь". И она задрала голову, как только могла.

На крыше одного крестьянского дома сидел в гнезде аист и щелкал клювом.

Рядом сидела аистиха и тоже щелкала.

"Как высоко они живут! - подумала жаба.

- Вот бы попасть туда!" В доме у крестьянина жили два молодых студента.

Один - поэт, другой - натуралист.

Один радостно воспевал природу, как она отражалась в его сердце, - воспевал короткими, выразительными и звучными стихами.

Другой вникал в самую суть вещей, так сказать, потрошил их. Оба были веселыми, добрыми людьми.

- Смотри-ка, жаба, да какой славный экземпляр! - воскликнул натуралист.

- Так и просится в банку со спиртом.

- Да у тебя уже две сидят, - возразил поэт.

- Оставь эту в покое.

Пусть себе радуется жизни.

- Уж больно она безобразна! Просто прелесть! - сказал натуралист.

- Вот если б мы могли найти у нее в голове драгоценный камень, я бы сам помог тебе распотрошить ее. - Драгоценный камень! - усмехнулся натуралист.

- Силен же ты в естествознании.

- А разве не прекрасно это народное поверье, будто жаба, безобразнейшая из тварей, нередко таит в голове драгоценный камень? И разве не бывает того же с людьми? Ведь какие замечательные мысли носил в голове Эзоп или, скажем, Сократ.

Больше жаба ничего не услышала, да все равно она и половины разговора не поняла.

Студенты пошли своей дорогой, а жаба ушла от беды - от банки со спиртом.

- И эти тоже толковали про драгоценный камень, - сказала жаба.

- Хорошо, что у меня его нет, а то бы мне несдобровать.

На крыше дома опять защелкало.

Это аист-отец читал лекцию своему семейству, а семейство косилось на двух студентов, расхаживавших по огороду.

- Нет на земле твари заносчивей человека! - говорил аист.

- Слышите, как они тараторят? А по-настоящему-то у них все равно не получается.

Они чванятся даром речи, своим человеческим языком.

Хорош язык, нечего сказать.

Чем дальше кто едет, тем меньше его понимают.

А вот мы с нашим языком понимаем друг друга по всему свету, и в Дании, и в Египте.

А они даже летать не умеют! Правда, они умеют ездить по "железной дороге" - так они назвали эту свою выдумку, - зато и шеи себе ломают частенько.

Мороз по клюву подирает, как подумаешь.

Свет простоял бы и без людей.

Во всяком случае, мы прекрасно проживем и без них.

Были бы только лягушки да дождевые черви.

"Вот это речь! - подумала молодая жаба.

- Какой же он большой и как высоко забрался! Я еще никого на такой высоте не видела". - А плавает-то как! - воскликнула жаба, когда аист полетел, широко взмахивая крыльями.

Аистиха, оставшись в гнезде, продолжала болтать.

Она рассказывала птенцам про Египет, про воды Нила и про то, какой чудесный ил в чужедальней стране.

И для жабы все это было ново и занятно.

"Я непременно должна побывать в Египте! - сказала она себе.

- Ах, если б аист или кто-нибудь из его птенцов взял меня с собой.

Уж я бы отслужила им в день их свадьбы.

Да, я побываю в Египте - ведь мне всегда так везет.

Право, моя тоска, мои порывы лучше всякого драгоценного камня в голове". А ведь это-то и был ее драгоценный камень - ее вечная тоска, ее порывы ввысь, все время ввысь! Она как бы светилась изнутри, сияла счастьем, излучала радость.

Тут появился аист.

Он заметил жабу в траве, спустился и схватил ее не слишком деликатно.

Клюв сжался, засвистел ветер.

Неприятно это было, зато жаба летела ввысь, ввысь, в Египет! Глаза ее сияли, из них как будто вылетела искра.

- Ква-ах... Тело ее умерло, жабы не стало.

Ну, а искра из ее глаз - куда девалась она? Ее подхватил солнечный луч, солнечный луч унес драгоценный камень из головы жабы.

Куда? Не спрашивай об этом натуралиста, спроси лучше поэта.

Он ответит тебе сказкой.

В этой сказке будут и капустный червяк, и семья аистов.

И представь себе! Червяк-то превратится в красивую бабочку! Семья аистов полетит над горами и морями в далекую Африку, а йотом найдет кратчайший путь обратно в датскую землю, на то же место, в тот же самый день! Да, это похоже на сказку, но это так! Спроси хоть у натуралиста, он подтвердит.

Да ты и сам это знаешь, сам видел.

Ну, а драгоценный камень из головы жабы? Ищи его на солнце, посмотри на солнце, если можешь! Блеск его слишком ярок.

Не приспособлены еще наши глаза, чтобы разглядеть всю красоту мироздания, но когда-нибудь мы этого достигнем.

И это будет всем сказкам сказка, потому что будет она про нас самих.