Медной горы хозяйка ( Павел Петрович Бажов )

Пошли раз двое наших заводских траву смотреть.

А покосы у них дальние были.

За Северушкой где-то. День праздничный был, и жарко - страсть.

Парун (жаркий день после дождя.

- Ред.) чистый.

А оба в горе робили, на Гумёшках то есть.

Малахит-руду добывали, лазоревку тоже.

Ну, когда и королек с витком попадали и там протча, что подойдет.

Один-от молодой парень был, неженатик, а уж в глазах зеленью отливать стало.

Другой постарше.

Этот и вовсе изробленный (инвалид.

- Ред.). В глазах зелено, и щеки будто зеленью подернулись.

И кашлял завсе (постоянно.

- Ред.) тот человек.

В лесу-то хорошо.

Пташки поют-радуются, от земли воспарение, дух легкий.

Их, слышь-ко, и разморило.

Дошли до Красногорского рудника.

Там тогда железну руду добывали.

Легли, значит, наши-то на травку под рябиной да сразу и уснули.

Только вдруг молодой, ровно его кто под бок толкнул, проснулся.

Глядит, а перед ним на грудке руды у большого камня женщина какая-то сидит.

Спиной к парню, а по косе видать - девка.

Коса ссиза-черная и не как у наших девок болтается, а ровно прилипла к спине.

На конце ленты не то красные, не то зеленые.

Сквозь светеют и тонко этак позванивают, будто листовая медь.

Дивится парень на косу, а сам дальше примечает.

Девка небольшого росту, из себя ладная и уж такое крутое колесо - на месте не посидит.

Вперед наклонится, ровно у себя под ногами ищет, то опять назад откинется, на тот бок изогнется, на другой.

На ноги вскочит, руками замашет, потом опять наклонится.

Однем словом, артуть-девка (подвижная.

- Ред.). Слыхать - лопочет что-то, а по-каковски - неизвестно, и с кем говорит - не видно.

Только смешком все.

Весело, видно ей. Парень хотел было слово молвить, вдруг его как по затылку стукнуло.

"Мать ты моя, да ведь это сама Хозяйка! Ее одежа-то. Как я сразу не приметил? Отвела глаза косой-то своей". А одежа и верно такая, что другой на свете не найдешь.

Из шелкового, слышь-ко, малахиту платье.

Сорт такой бывает.

Камень, а на глаз как шелк, хоть рукой погладить.

"Вот, - думает парень, - беда! Как бы только ноги унести, пока не заметила". От стариков он, вишь, слыхал, что Хозяйка эта - малахитница-то - любит над человеком мудровать.

Только подумал так-то, она и оглянулась.

Весело на парня глядит, зубы скалит и говорит шуткой: - Ты что же, Степан Петрович, на девичью красу даром глаза пялишь? За погляд-то ведь деньги берут.

Иди-ка поближе.

Поговорим маленько.

Парень испужался, конечно, а виду не оказывает.

Крепится.

Хоть она и тайна сила, а все-таки девка.

Ну, а он парень - ему, значит, и стыдно перед девкой обробеть.

- Некогда, - говорит, - мне разговаривать.

Без того проспали, а траву смотреть пошли.

Она посмеивается, а потом говорит: - Будет тебе наигрыш вести.

Иди, говорю, дело есть.

Ну, парень видит - делать нечего.

Пошел к ней, а она рукой маячит, обойди-де руду-то с другой стороны.

Он и обошел и видит - ящерок тут несчисленно.

И всё, слышь-ко, разные.

Одни, например, зеленые, другие голубые, которые в синь впадают, а то как глина либо песок с золотыми крапинками.

Одни, как стекло либо слюда, блестят, а другие, как трава поблеклая, а которые опять узорами изукрашены.

Девка смеется.

- Не расступи, - говорит, - мое войско, Степан Петрович.

Ты вон какой большой да тяжелый, а они у меня маленьки.

А сама ладошками схлопала, ящерки и разбежались, дорогу дали.

Вот подошел парень поближе, остановился, а она опять в ладошки схлопала да и говорит, и все смехом: - Теперь тебе ступить некуда.

Раздавишь мою слугу - беда будет.

Он поглядел под ноги, а там и земли незнатко.

Все ящерки-то сбились в одно место, - как пол узорчатый под ногами стал.

Глядит Степан - батюшки, да ведь это руда медная! Всяких сортов и хорошо отшлифована.

И слюдка тут же, и обманка, и блёски всякие, кои на малахит походят.

- Ну, теперь признал меня, Степанушко? - спрашивает малахитница, а сама хохочет-заливается.

Потом, мало погодя, и говорит: - Ты не пужайся.

Худого тебе не сделаю.

Парню забедно (обидно.

- Ред.) стало, что девка над ним насмехается да еще слова такие говорит.

Сильно он осердился, закричал даже: - Кого мне бояться, коли я в горе роблю! - Вот и ладно, - отвечает малахитница.

- Мне как раз такого и надо, который никого не боится.

Завтра, как в гору спускаться, будет тут ваш заводской приказчик, ты ему скажи, да смотри не забудь слов-то: "Хозяйка, мол, Медной горы заказывала тебе, душному козлу, чтобы ты с Красногорского рудника убирался.

Ежели еще будешь эту мою железную шапку ломать, так я тебе всю медь в Гумешках туда спущу, что никак ее не добыть". Сказала это и прищурилась:

- Понял ли, Степанушко? В горе, говоришь, робишь, никого не боишься? Вот и скажи приказчику, как я велела, а теперь иди да тому, который с тобой, ничего смотри не говори.

Изробленный он человек, что его тревожить да в это дело впутывать.

И так вон лазоревке сказала, чтоб она ему маленько пособила.

И опять похлопала в ладошки, и все ящерки разбежались.

Сама тоже на ноги вскочила, прихватилась рукой за камень, подскочила и тоже, как ящерка, побежала по камню-то. Вместо рук-ног - лапы у ее зеленые стали, хвост высунулся, по хребтине до половины черная полоска, а голова человечья.

Забежала на вершину, оглянулась и говорит: - Не забудь, Степанушко, как я говорила.

Велела, мол, тебе, - душному козлу, - с Красногорки убираться.

Сделаешь по-моему, замуж за тебя выйду! Парень даже сплюнул вгорячах: - Тьфу ты, погань какая! Чтоб я на ящерке женился.

А она видит, как он плюется, и хохочет.

- Ладно, - кричит, - потом поговорим.

Может, и надумаешь? И сейчас же за горку, только хвост зеленый мелькнул.

Парень остался один.

На руднике тихо.

Слышно только, как за грудкой руды другой-то похрапывает.

Разбудил его.

Сходили на свои покосы, посмотрели траву, к вечеру домой воротились, а у Степана на уме: как ему быть? Сказать приказчику такие слова - дело не малое, а он еще,- и верно,- душной был - гниль какая-то в нутре у него, сказывают, была.

Не сказать - тоже боязно.

Она ведь Хозяйка.

Какую хошь руду может в обманку перекинуть.

Выполняй тогда уроки-то. А хуже того, стыдно перед девкой хвастуном себя оказать.

Думал-думал, насмелился: - Была не была, сделаю, как она велела.

На другой день поутру, как у спускового барабана народ собрался, приказчик заводской подошел.

Все, конечно, шапки сняли, молчат, а Степан подходит и говорит: - Видел я вечор Хозяйку Медной горы, и заказывала она тебе сказать.

Велит она тебе, душному козлу, с Красногорки убираться.

Ежели ты ей эту железную шапку спортишь, так она всю медь на Гумешках туда спустит, что никому не добыть.

У приказчика даже усы затряслись.

- Ты что это? Пьяный али ума решился? Какая хозяйка? Кому ты такие слова говоришь? Да я тебя в горе сгною! - Воля твоя, - говорит Степан, - а только так мне велено.

- Выпороть его, - кричит приказчик, - да спустить в гору и в забое приковать! А чтобы не издох, давать ему собачьей овсянки и уроки спрашивать без поблажки.

Чуть что - драть нещадно.

Ну, конечно, выпороли парня и в гору.

Надзиратель рудничный, - тоже собака не последняя, - отвел ему забой - хуже некуда.

И мокро тут, и руды доброй нет, давно бы бросить надо.

Тут и приковали Степана на длинную цепь, чтобы, значит, работать можно было.

Известно, какое время было, - крепость (крепостничество.

- Ред.). Всяко галились (издевались.

- Ред.) над человеком.

Надзиратель еще и говорит: - Прохладись тут маленько.

А уроку с тебя будет чистым малахитом столько-то, - и назначил вовсе несообразно.

Делать нечего.

Как отошел надзиратель, стал Степан каелкой (инструмент для отбивания руды.

- Ред.) помахивать, а парень все-таки проворный был.

Глядит, - ладно ведь.

Так малахит и сыплется, ровно кто его руками подбрасывает.

И вода куда-то ушла из забоя.

Сухо стало.

"Вот, - думает, -хорошо-то. Вспомнила, видно, обо мне Хозяйка". Только подумал, вдруг звосияло.

Глядит, а Хозяйка тут, перед ним.

- Молодец, - говорит, - Степан Петрович.

Можно чести приписать.

Не испужался душного козла.

Хорошо ему сказал.

Пойдем, видно, мое приданое смотреть.

Я тоже от своего слова не отпорна.

А сама принахмурилась, ровно ей это нехорошо.

Схлопала в ладошки, ящерки набежали, со Степана цепь сняли, а Хозяйка им распорядок дала: - Урок тут наломайте вдвое.

И чтобы наотбор малахит был, шелкового сорту.

- Потом Степану говорит: - Ну, женишок, пойдем смотреть мое приданое.

И вот пошли.

Она впереди, Степан за ней.

Куда она идет - все ей открыто.

Как комнаты большие под землей стали, а стены у них разные.

То все зеленые, то желтые с золотыми крапинками.

На которых опять цветы медные.

Синие тоже есть, лазоревые.

Однем словом, изукрашено, что и сказать нельзя.

И платье на ней - на Хозяйке-то - меняется.

То оно блестит, будто стекло, то вдруг полиняет, а то алмазной осыпью засверкает, либо скрасна медным станет, потом опять шелком зеленым отливает.

Идут-идут, остановилась она.

- Дальше, - говорит, - на многие версты желтяки да серяки с крапинкой пойдут.

Что их смотреть? А это вот под самой Красногоркой мы. Тут у меня после Гумешек самое дорогое место.

И видит Степан огромную комнату, а в ней постели, столы, табуреточки - все из корольковой меди.

Стены малахитовые с алмазом, а потолок темно-красный под чернетью, а на ем цветки медны.

- Посидим, - говорит, - тут, поговорим.

Сели это они на табуреточки, малахитница и спрашивает: - Видал мое приданое? - Видал, - говорит Степан.

- Ну, как теперь насчет женитьбы? А Степан и не знает, как отвечать.

У него, слышь-ко, невеста была.

Хорошая девушка, сиротка одна.

Ну конечно, против малахитницы где же ей красотой равняться! Простой человек, обыкновенный.

Помялся-помялся Степан да и говорит: - Приданое у тебя царям впору, а я человек рабочий, простой.

- Ты, - говорит, - друг любезный, не вихляйся.

Прямо говори, берешь меня замуж али нет? - И сама вовсе принахмурилась.

Ну, Степан и ответил напрямки: - Не могу, потому другой обещался.

Молвил так-то и думает: огневается теперь.

А она вроде обрадовалась.

- Молодец, - говорит, - Степанушко.

За приказчика тебя похвалила, а за это вдвое похвалю.

Не обзарился ты на мои богатства, не променял свою Настеньку на каменну девку.

- А у парня верно невесту-то Настей звали.

- Вот, - говорит, - тебе подарочек для твоей невесты, - и подает большую малахитовую шкатулку.

А там, слышь-ко, всякий женский прибор.

Серьги, кольца и протча, что даже не у всякой богатой невесты бывает.

- Как же, - спрашивает парень, - я с эким местом наверх подымусь? - Об этом не печалься.

Все будет устроено, и от приказчика тебя вызволю, и жить безбедно будешь со своей молодой женой, только вот тебе мой сказ - обо мне, чур, потом не вспоминай.

Это третье тебе мое испытание будет.

А теперь давай поешь маленько.

Схлопала опять в ладошки, набежали ящерки - полон стол установили.

Накормила она его щами хорошими, пирогом рыбным, бараниной, кашей и протчим, что по русскому обряду полагается.

Потом и говорит: - Ну, прощай, Степан Петрович, смотри не вспоминай обо мне.

- А у самой слезы.

Она эту руку подставила, а слезы кап-кап и на руке зернышками застывают.

Полнехонька горсть.

- На-ка вот, возьми на разживу.

Большие деньги за эти камешки люди дают.

Богатый будешь, - и подает ему.

Камешки холодные, а рука, слышь-ко, горячая, как есть живая, и трясется маленько.

Степан принял камешки, поклонился низко и спрашивает: - Куда мне идти? - А сам тоже невеселый стал.

Она указала перстом, перед ним и открылся ход, как штольня, и светло в ней, как днем.

Пошел Степан по этой штольне - опять всяких земельных богатств нагляделся и пришел как раз к своему забою.

Пришел, штольня и закрылась, и все стало по-старому.

Ящерка прибежала, цепь ему на ногу приладила, а шкатулка с подарками вдруг маленькая стала, Степан и спрятал ее за пазуху.

Вскоре надзиратель рудничный подошел.

Посмеяться ладил, а видит - у Степана поверх урока наворочено, и малахит отбор, сорт сортом.

"Что, - думает, - за штука? Откуда это?" Полез в забой, осмотрел все да и говорит: - В эком-то забое всяк сколь хошь наломает.

- И повел Степана в другой забой, а в этот своего племянника поставил.

На другой день стал Степан работать, а малахит так и отлетает, да еще королек с витком попадать стали, а у того - у племянника-то - скажи на милость, ничего доброго нет, все обальчик (пустая порода.

- Ред.) да обманка идет.

Тут надзиратель и сметил дело.

Побежал к приказчику.

Так и так.

- Не иначе, - говорит, - Степан душу нечистой силе продал.

Приказчик на это и говорит: - Это его дело, кому он душу продал, а нам свою выгоду поиметь надо.

Пообещай ему, что на волю выпустим, пущай только малахитовую глыбу во сто пуд найдет.

Велел все-таки приказчик расковать Степана и приказ такой дал - на Красногорке работы прекратить.

- Кто, - говорит, - его знает? Может, этот дурак от ума тогда говорил.

Да и руда там с медью пошла, только чугуну порча.

Надзиратель объявил Степану, что от его требуется, а тот ответил: - Кто от воли откажется? Буду стараться, а найду ли - это уж как счастье мое подойдет.

Вскорости нашел им Степан глыбу такую.

Выволокли ее наверх.

Гордятся, - вот-де мы какие, а Степану воли не дали.

О глыбе написали барину, тот и приехал из самого, слышь-ко, Сам-Петербурху.

Узнал, как дело было, и зовет к себе Степана.

- Вот что, - говорит, - даю тебе свое дворянское слово отпустить тебя на волю, ежели ты мне найдешь такие малахитовые камни, чтобы, значит, из их вырубить столбы не меньше пяти сажен длиной.

Степан отвечает: - Меня уж раз оплели.

Ученый я ноне.

Сперва вольную пиши, потом стараться буду, а что выйдет - увидим.

Барин, конечно, закричал, ногами затопал, а Степан одно свое: - Чуть было не забыл - невесте моей тоже вольную пропиши, а то что это за порядок - сам буду вольный, а жена в крепости.

Барин видит - парень не мягкий.

Написал ему актовую бумагу.

- На, - говорит, - только старайся смотри.

А Степан все свое: - Это уж как счастье поищет.

Нашел, конечно, Степан.

Что ему, коли он все нутро горы вызнал и сама Хозяйка ему пособляла.

Вырубили из этой малахитины столбы, какие им надо, выволокли наверх, и барин их на приклад в самую главную церкву в Сам-Петербурхе отправил.

А глыба та, которую Степан сперва нашел, и посейчас в нашем городу, говорят.

Как редкость ее берегут.

С той поры Степан на волю вышел, а в Гумешках после того все богатство ровно пропало.

Много-много лазоревка идет, а больше обманка.

О корольке с витком и слыхом не слыхать стало, и малахит ушел, вода долить (одолевать.

( Ред.) стала.

Так с той поры Гумешки на убыль и пошли, а потом их вовсе затопило.

Говорили, что это Хозяйка огневалась за столбы-то, что их в церкву поставили.

А ей это вовсе ни к чему.

Степан тоже счастья в жизни не поимел.

Женился он, семью завел, дом обстроил, все как следует.

Жить бы ровно да радоваться, а он невеселый стал и здоровьем хезнул (ослабел.

( Ред.). Так на глазах и таял.

Хворый-то придумал дробовичок завести и на охоту повадился.

И все, слышь-ко, к Красногорскому руднику ходит, а добычи домой не носит.

В осенях ушел так-то да и с концом.

Вот его нет, вот его нет.

Куда девался? Сбили, конечно, народ, давай искать.

А он, слышь-ко, на руднике у высокого камня мертвый лежит, ровно улыбается, и ружьишечко у него тут же в сторонке валяется, не стрелено из него.

Которые люди первые набежали, сказывали, что около покойника ящерку зеленую видели, да такую большую, каких и вовсе в наших местах не бывало.

Сидит будто над покойником, голову подняла, а слезы у ей так и каплют.

Как люди ближе подбежали - она на камень, только ее и видели.

А как покойника домой привезли да обмывать стали - глядят: у него одна рука накрепко зажата, и чуть видно из нее зернышки зелененькие.

Полнехонька горсть.

Тут один знающий случился, поглядел сбоку на зернышки и говорит: - Да ведь это медный изумруд! Редкостный камень, дорогой.

Целое богатство тебе, Настасья, осталось.

Откуда только у него эти камешки? Настасья - жена-то его - объясняет, что никогда покойник ни про какие такие камешки не говаривал.

Шкатулку вот дарил ей, когда еще женихом был.

Большую шкатулку, малахитову.

Много в ей добренького, а таких камешков нету.

Не видывала.

Стали те камешки из мертвой Степановой руки доставать, а они и рассыпались в пыль.

Так и не дознались в ту пору, откуда они у Степана были.

Копались потом на Красногорке.

Ну, руда и руда, бурая с медным блеском.

Потом уж кто-то вызнал, что это у Степана слезы Хозяйки Медной горы были.

Не продал их, слышь-ко, никому, тайно от своих сохранял, с ними и смерть принял.

А? Вот она, значит, какая Медной горы Хозяйка! Худому с ней встретиться - горе, и доброму - радости мало.



Сказ впервые опубликован в журнале "Красная новь", №11 за 1936 г., а затем в сборнике "Дореволюционный фольклор на Урале" (Свердловск, 1936 г.). Географически этот сказ связан со знаменитым медным месторождением крепостного времени вблизи Полевского завода - Гумешками, который иначе называли Медной горой или просто Горой.



Образ Хозяйки Медной горы, или Малахитницы, в горнорабочем фольклоре имеет разные варианты: Каменная девка, Девка Азовка, Горный дух.

Все эти персонажи являются хранителями горных недр.

Сказ "Медной горы Хозяйка" положил начало целой группе сказов П.П.Бажова, объединяемых образом Малахитницы.