- 29, Apr 2023
- #1
Случалось порою охотникам на уток на берегу речном допоздна задержаться.
Вот тогда-то и приходилось им видеть коней, что проносились там стремительно, как тени; а на спинах у них — домовые.
Нравятся нежити этой кони — вот и забираются они ночью в стойло да чистят там лошадей, блеск часами наводят, чтоб у тех шерсть лоснилась.
Да ещё овса им дают горячего, полные миски накладывают.
А как на спину-то лошади домовому взобраться нелегко — уж больно высоко, — он и заплетает ей поначалу хвост в косицы.
А заплетёт домовой коню хвост — тут ему и горюшка мало: лезет себе по хвосту, по косицам-то этим, пальцы ног в колечки продевает.
Не очень-то, надо сказать, возчикам баловство это нравилось; ведь коли нечисть полночи на конях прогарцует, у лошадей, после гонки такой, еле-еле сил достанет, чтобы днём работать как следует.
Хорошо ещё, знали люди, как от напасти избавиться, как не пустить домового в конюшню.
Сыпали, к примеру, негашёной извести у входа — домовые и не входили, боялись пальцы себе обжечь на ногах.
Или вот серп иные над дверьми конюшни втыкали: свет-то лунный на лезвии играет, домовым глаза слепит, им в стойло и не забраться.
Да только, правда, не все возчики так домовых не любили; вот Большой Тома, говорят, оставил раз в яслях лошади-то своей полную тарелку лепёшек на патоке.
А утром и нашёл в этой тарелке вместо лепёшек самородок золотой с кулак величиною.
Да ещё вот рассказывают, что зимними долгими месяцами домовые спят целый день в сарае, в сено зарывшись.
Дед мой, как об этом узнал, решил: всё, больше там табак не сушу, — он раньше-то всегда тюки листьев табачных сеном закладывал; а то, говорит, чего доброго, захотят домовые курить — да и сожгут мне весь сеновал.
Вот тогда-то и приходилось им видеть коней, что проносились там стремительно, как тени; а на спинах у них — домовые.
Нравятся нежити этой кони — вот и забираются они ночью в стойло да чистят там лошадей, блеск часами наводят, чтоб у тех шерсть лоснилась.
Да ещё овса им дают горячего, полные миски накладывают.
А как на спину-то лошади домовому взобраться нелегко — уж больно высоко, — он и заплетает ей поначалу хвост в косицы.
А заплетёт домовой коню хвост — тут ему и горюшка мало: лезет себе по хвосту, по косицам-то этим, пальцы ног в колечки продевает.
Не очень-то, надо сказать, возчикам баловство это нравилось; ведь коли нечисть полночи на конях прогарцует, у лошадей, после гонки такой, еле-еле сил достанет, чтобы днём работать как следует.
Хорошо ещё, знали люди, как от напасти избавиться, как не пустить домового в конюшню.
Сыпали, к примеру, негашёной извести у входа — домовые и не входили, боялись пальцы себе обжечь на ногах.
Или вот серп иные над дверьми конюшни втыкали: свет-то лунный на лезвии играет, домовым глаза слепит, им в стойло и не забраться.
Да только, правда, не все возчики так домовых не любили; вот Большой Тома, говорят, оставил раз в яслях лошади-то своей полную тарелку лепёшек на патоке.
А утром и нашёл в этой тарелке вместо лепёшек самородок золотой с кулак величиною.
Да ещё вот рассказывают, что зимними долгими месяцами домовые спят целый день в сарае, в сено зарывшись.
Дед мой, как об этом узнал, решил: всё, больше там табак не сушу, — он раньше-то всегда тюки листьев табачных сеном закладывал; а то, говорит, чего доброго, захотят домовые курить — да и сожгут мне весь сеновал.
