Двенадцать месяцев ( С. Я. Маршак )

Знаешь ли ты, сколько месяцев в году? Двенадцать.

А как их зовут? Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь.

Только окончится один месяц, сразу же начинается другой.

И ни разу ещё не бывало так, чтобы февраль пришёл раньше, чем уйдёт январь, а май обогнал бы апрель.

Месяцы идут один за другим и никогда не встречаются.

Но люди рассказывают, будто в горной стране Богемии была девочка, которая видела все двенадцать месяцев сразу.

Как же это случилось? А вот как.

В одной маленькой деревушке жила злая и скупая женщина с дочкой и падчерицей.

Дочку она любила, а падчерица ничем ей не могла угодить.

Что ни сделает падчерица — всё не так, как ни повернётся — всё не в ту сторону.

Дочка по целым дням на перине валялась да пряники ела, а падчерице с утра до ночи и присесть некогда было: то воды натаскай, то хворосту из лесу привези, то бельё на речке выполощи, то грядки в огороде выполи.

Знала она и зимний холод, и летний зной, и весенний ветер, и осенний дождь.

Потому-то, может, и довелось ей однажды увидеть все двенадцать месяцев разом.

Была зима.

Шёл январь месяц.

Снегу намело столько, что от дверей его приходилось отгребать лопатами, а в лесу на горе деревья стояли по пояс в сугробах и даже качаться не могли, когда на них налетал ветер.

Люди сидели в домах и топили печки.

В такую-то пору, под вечер, злая мачеха приоткрыла дверь, поглядела, как метёт вьюга, а потом вернулась к тёплой печке и сказала падчерице: — Сходила бы ты в лес да набрала там подснежников.

Завтра сестрица твоя именинница.

Посмотрела на мачеху девочка: шутит она или вправду посылает её в лес? Страшно теперь в лесу! Да и какие среди зимы подснежники! Раньше марта месяца они и не появятся на свет, сколько их ни ищи.

Только пропадёшь в лесу, увязнешь в сугробах.

А сестра говорит ей: — Если и пропадёшь, так плакать о тебе никто не станет! Ступай да без цветов не возвращайся.

Вот тебе корзинка.

Заплакала девочка, закуталась в рваный платок и вышла из дверей.

Ветер снегом ей глаза порошит, платок с неё рвёт. Идёт она, еле ноги из сугробов вытягивает.

Всё темнее становится кругом.

Небо чёрное, ни одной звёздочкой на землю не глядит, а земля чуть посветлее.

Это от снега.

Вот и лес.

Тут уж совсем темно — рук своих не разглядишь.

Села девочка на поваленное дерево и сидит.

Всё равно, думает, где замерзать.

И вдруг далеко меж деревьев сверкнул огонёк — будто звезда среди ветвей запуталась.

Поднялась девочка и пошла на этот огонёк. Тонет в сугробах, через бурелом перелезает.

“Только бы, — думает, — огонёк не погас!” А он не гаснет, он всё ярче горит.

Уж и тёплым дымком запахло, и слышно стало, как потрескивает в огне хворост.

Девочка прибавила шагу и вышла на полянку.

Да так и замерла.

Светло на полянке, точно от солнца.

Посреди полянки большой костёр горит, чуть ли не до самого неба достаёт. А вокруг костра сидят люди — кто поближе к огню, кто подальше.

Сидят и тихо беседуют.

Смотрит на них девочка и думает: кто же они такие? На охотников будто не похожи, на дровосеков ещё того меньше: вон они какие нарядные — кто в серебре, кто в золоте, кто в зелёном бархате.

Стала она считать, насчитала двенадцать: трое старых, трое пожилых, трое молодых, а последние трое — совсем ещё мальчики.

Молодые у самого огня сидят, а старики — поодаль.

И вдруг обернулся один старик — самый высокий, бородатый, бровастый — и поглядел в ту сторону, где стояла девочка.

Испугалась она, хотела убежать, да поздно.

Спрашивает её старик громко: — Ты откуда пришла, чего тебе здесь нужно? Девочка показала ему свою пустую корзинку и говорит: — Нужно мне набрать в эту корзинку подснежников.

Засмеялся старик: — Это в январе-то подснежников? Вон чего выдумала! — Не я выдумала, — отвечает девочка, — а прислала меня сюда за подснежниками моя мачеха и не велела мне с пустой корзинкой домой возвращаться.

Тут все двенадцать поглядели на неё и стали между собой переговариваться.

Стоит девочка, слушает, а слов не понимает — будто это не люди разговаривают, а деревья шумят.

Поговорили они, поговорили и замолчали.

А высокий старик опять обернулся и спрашивает: — Что же ты делать будешь, если не найдёшь подснежников? Ведь раньше марта месяца они и не выглянут.

— В лесу останусь, — говорит девочка.

— Буду марта месяца ждать.

Уж лучше мне в лесу замёрзнуть, чем домой без подснежников вернуться.

Сказала это и заплакала.

И вдруг один из двенадцати, самый молодой, весёлый, в шубке на одном плече, встал и подошёл к старику: — Братец Январь, уступи мне на час своё место! Погладил свою длинную бороду старик и говорит: — Я бы уступил, да не бывать Марту прежде Февраля.

— Ладно уж, — проворчал другой старик, весь лохматый, с растрёпанной бородой.

— Уступи, я спорить не стану! Мы все хорошо её знаем: то у проруби её встретишь с вёдрами, то в лесу с вязанкой дров.

Всем месяцам она своя.

Надо ей помочь.

— Ну, будь по-вашему, — сказал Январь.

Он стукнул о землю своим ледяным посохом и заговорил: Не трещите, морозы, В заповедном бору, У сосны, у берёзы Не грызите кору! Полно вам вороньё Замораживать, Человечье жильё Выхолаживать! Замолчал старик, и тихо стало в лесу.

Перестали потрескивать от мороза деревья, а снег начал падать густо, большими, мягкими хлопьями.

— Ну, теперь твой черёд, братец, — сказал Январь и отдал посох меньшому брату, лохматому Февралю.

Тот стукнул посохом, мотнул бородой и загудел:

Ветры, бури, ураганы,

Дуйте что есть мочи!

Вихри, вьюги и бураны,

Разыграйтесь к ночи!

В облаках трубите громко,

Вейтесь над землёю.

Пусть бежит в полях позёмка

Белою змеёю!

Только он это сказал, как зашумел в ветвях бурный, мокрый ветер.

Закружились снежные хлопья, понеслись по земле белые вихри.

А Февраль отдал свой ледяной посох младшему брату и сказал: — Теперь твой черёд, братец Март.

Взял младший брат посох и ударил о землю.

Смотрит девочка, а это уже не посох.

Это большая ветка, вся покрытая почками.

Усмехнулся Март и запел звонко, во весь свой мальчишеский голос: Разбегайтесь, ручьи, Растекайтесь, лужи, Вылезайте, муравьи, После зимней стужи! Пробирается медведь Сквозь лесной валежник.

Стали птицы песни петь, И расцвёл подснежник.

Девочка даже руками всплеснула.

Куда девались высокие сугробы? Где ледяные сосульки, что висели на каждой ветке? Под ногами у неё — мягкая весенняя земля.

Кругом каплет, течёт, журчит.

Почки на ветвях надулись, и уже выглядывают из-под тёмной кожуры первые зелёные листики.

Глядит девочка — наглядеться не может.

— Что же ты стоишь? — говорит ей Март.— Торопись, нам с тобой всего один часок братья мои подарили.

Девочка очнулась и побежала в чащу подснежники искать.

А их видимо-невидимо! Под кустами и под камнями, на кочках и под кочками — куда ни поглядишь.

Набрала она полную корзину, полный передник — и скорее опять на полянку, где костёр горел, где двенадцать братьев сидели.

А там уже ни костра, ни братьев нет.

Светло на поляне, да не по-прежнему.

Не от огня свет, а от полного месяца, что взошёл над лесом.

Пожалела девочка, что поблагодарить ей некого, и побежала домой.

А месяц за нею поплыл.

Не чуя под собой ног, добежала она до своих дверей — и только вошла в дом, как за окошками опять загудела зимняя вьюга, а месяц спрятался в тучи.

— Ну, что, — спросили её мачеха и сестра, — уже домой вернулась? А подснежники где? Ничего не ответила девочка, только высыпала из передника на лавку подснежники и поставила рядом корзинку.

Мачеха и сестра так и ахнули: — Да где же ты их взяла? Рассказала им девочка всё, как было.

Слушают они обе и головами качают — верят и не верят.

Трудно поверить, да ведь вот на лавке целый ворох подснежников, свежих, голубеньких.

Так и веет от них мартом месяцем! Переглянулись мачеха с дочкой и спрашивают: — А больше тебе ничего месяцы не дали? — Да я больше ничего и не просила.

— Вот дура так дура! — говорит сестра.— В кои-то веки со всеми двенадцатью месяцами встретилась, а ничего, кроме подснежников, не выпросила! Ну, будь я на твоём месте, я бы знала, чего просить.

У одного — яблок да груш сладких, у другого — земляники спелой, у третьего грибов беленьких, у четвёртого — свежих огурчиков! — Умница, доченька! — говорит мачеха.— Зимой землянике да грушам цены нет.

Продали бы мы это и сколько бы денег выручили.

А эта дурочка подснежников натаскала! Одевайся, дочка, потеплее да сходи на полянку.

Уж тебя они не проведут, хоть их двенадцать, а ты одна.

— Где им! — отвечает дочка, а сама — руки в рукава, платок на голову.

Мать ей вслед кричит: — Рукавички надень, шубку застегни! А дочка уже за дверью.

Убежала в лес! Идёт по сестриным следам, торопится.

“Скорее бы, — думает, — до полянки добраться!” Лес всё гуще, всё темней.

Сугробы всё выше, бурелом стеной стоит.

“Ох, — думает мачехина дочка, — и зачем только я в лес пошла! Лежала бы сейчас дома в тёплой постели, а теперь ходи да мёрзни! Ещё пропадёшь тут!” И только она это подумала, как увидела вдалеке огонёк — точно звёздочка в ветвях запуталась.

Пошла она на огонёк. Шла, шла и вышла на полянку.

Посреди полянки большой костёр горит, а вокруг костра сидят двенадцать братьев, двенадцать месяцев.

Сидят и тихо беседуют.

Подошла мачехина дочка к самому костру, не поклонилась, приветливого слова не сказала, а выбрала место, где пожарче, и стала греться.

Замолчали братья-месяцы.

Тихо стало в лесу.

И вдруг стукнул Январь-месяц посохом о землю.

— Ты кто такая? — спрашивает.

— Откуда взялась? — Из дому, — отвечает мачехина дочка.

— Вы нынче моей сестре целую корзинку подснежников дали.

Вот я и пришла по её следам.

— Сестру твою мы знаем, — говорит Январь-месяц, — а тебя и в глаза не видали.

Ты зачем к нам пожаловала? — За подарками.

Пусть Июнь-месяц мне земляники в корзинку насыплет, да покрупней.

А Июль-месяц — огурцов свежих и грибов белых, а месяц Август — яблок да груш сладких.

А Сентябрь-месяц — орехов спелых.

А Октябрь.

— Погоди, — говорит Январь-месяц.

— Не бывать лету перед весной, а весне перед зимой.

Далеко ещё до июня-месяца.

Я теперь лесу хозяин, тридцать один день здесь царствовать буду.

— Ишь какой сердитый! — говорит мачехина дочка.— Да я не к тебе и пришла — от тебя, кроме снега да инея, ничего не дождёшься.

Мне летних месяцев надо.

Нахмурился Январь-месяц.

— Ищи лета зимой! — говорит.

Махнул он широким рукавом, и поднялась в лесу метель от земли до неба — заволокла и деревья и полянку, на которой братья-месяцы сидели.

Не видно стало за снегом и костра, а только слышно было, как свистит где-то огонь, потрескивает, полыхает.

Испугалась мачехина дочка.

— Перестань! — кричит.— Хватит! Да где там! Кружит её метель, глаза ей слепит, дух перехватывает.

Свалилась она в сугроб, и замело её снегом.

А мачеха ждала-ждала свою дочку, в окошко смотрела, за дверь выбегала — нет её, да и только.

Закуталась она потеплее и пошла в лес.

Да разве найдёшь кого-нибудь в чаще в такую метель и темень! Ходила она, ходила, искала-искала, пока и сама не замёрзла.

Так и остались они обе в лесу лета ждать.

А падчерица долго на свете жила, большая выросла, замуж вышла и детей вырастила.

И был у неё, рассказывают, около дома сад — да такой чудесный, какого и свет не видывал.

Раньше, чем у всех, расцветали в этом саду цветы, поспевали ягоды, наливались яблоки и груши.

В жару было там прохладно, в метель тихо.

— У этой хозяйки все двенадцать месяцев разом гостят! — говорили люди.

Кто знает — может, так оно и было.