- 29, Apr 2023
- #1
Самый большой лист в нашем краю, конечно, лист лопуха.
Наденешь его на животик - вот тебе и передник, положишь в дождик на голову - зонтик! Вот какой он большущий, этот лопух! И он никогда не растет в одиночку, а всегда уж где один - там и другие, роскошество, да и только! И вся эта роскошь - кушанье для улиток! А самих улиток, белых, больших, кушали в старину важные господа.
Из улиток приготовлялось фрикасе, и господа, кушая его, приговаривали: "Ах, как вкусно!" Они и впрямь думали, что это ужасно вкусно, так вот, большие белые улитки ели лопух, потому и стали сеять лопух.
В одной старинной барской усадьбе уже давно не ели улиток, и они все повымерли.
А лопух не вымер.
Он рос себе да рос, и ничем нельзя было его заглушить.
Все аллеи, все грядки заросли лопухом, так что и сад стал не сад, а лопушиный лес.
Никто бы и не догадался, что тут прежде был сад, если бы не торчали еще где яблонька, где сливовое деревцо.
Вот в этом-то лопушином лесу и жила последняя пара старых-престарых улиток.
Они сами не знали, сколько им лет, но отлично помнили, что прежде их было очень много, что они иностранной породы и что весь этот лес был насажен исключительно ради них и их родичей.
Старые улитки ни разу не выходили из своего леса, но знали, что где-то есть еще нечто, называемое "господским двором", что там улиток варили до тех пор, пока они не почернеют, а потом клали на серебряное блюдо.
Что было дальше, они не знали.
Впрочем, не представляли они себе и того, что значит свариться и лежать на серебряном блюде, и предполагали только, что это чудесно и необыкновенно аристократично.
И ни майский жук, ни жаба, ни дождевой червь, которых они об этом спрашивали, ничего не могли сказать им: никому из них еще не приходилось лежать в вареном виде на серебряном блюде.
Что же касается самих себя, то улитки отлично знали, что они, старые белые улитки, самые знатные на свете, что весь лес растет только для них, а усадьба существует лишь для того, чтобы их можно было варить и класть на серебряное блюдо.
Жили улитки уединенно и счастливо.
Детей у них не было, и они взяли на воспитание улитку из простых.
Приемыш их ни за что не хотел расти - он был ведь из простых, но старикам, особенно улитке-мамаше, все казалось, что он заметно увеличивается, и она просила улитку-папашу, если он не замечает этого на глаз, ощупать раковину малютки.
Папаша щупал и соглашался.
Как-то раз шел сильный дождь.
- Ишь как барабанит по лопуху! - сказал улитка-папаша.
- И капли-то какие крупные! - сказала улитка-мамаша.
- Вон как текут вниз по стеблям! Увидишь, как здесь будет сыро! Как я рада, что и у нас и у нашего сынка такие прочные домики! Нет, что ни говори, а ведь нам дано больше, чем любым другим тварям.
Сейчас видать, что мы созданы господами.
У нас уже с самого рождения есть свои дома, для нас насажен целый лопушиный лес! А хотелось бы знать, как далеко он тянется и что там за ним? - Ничего за ним нет! - сказал улитка-папаша.
- Уж лучше, чем у нас тут, нигде и быть не может.
Я, во всяком случае, лучшего не ищу.
- А мне, - сказала улитка-мамаша, - хотелось бы попасть на господский двор, свариться и лежать на серебряном блюде.
Этого удостаивались все наши предки, и уж поверь, это что-то особенное.
- Господский двор-то, пожалуй, давно развалился, - сказал улитка-папаша, - или весь зарос лопухом, так что людям и не выбраться оттуда.
Да и к чему спешить? Ты вот вечно спешишь, и сынок наш туда же, на тебя глядя.
Вон он уже третий день все ползет и ползет вверх по стеблю.
Просто голова кружится, как поглядишь! - Ну, не ворчи на него! - сказала улитка-мамаша.
- Он ползет осторожненько.
Вот, верно, будет нам утеха под старость лет, нам ведь больше и жить не для чего.
Только ты подумал, откуда нам взять ему жену? Что, по-твоему, там дальше в лопухах не найдется ли кого из нашего рода? - Черные улитки есть, конечно, - сказал улитка-папаша.
- Черные улитки без домов.
Но ведь это же простонародье.
Да и много они о себе воображают.
Впрочем, можно поручить это дело муравьям: они вечно бегают взад и вперед, точно за делом, и, уж верно, знают, где искать жену для нашего сынка.
- Знаем, знаем одну красавицу из красавиц! - сказали муравьи.
- Только вряд ли что-нибудь выйдет - она королева.
- Это не беда! - сказали старики.
- А есть ли у нее дом? - Даже дворец! - сказали муравьи.
- Чудесный муравейник, семьсот ходов.
- Благодарим покорно! - сказала улитка-мамаша.
- Сыну нашему не с чего лезть в муравейник! Если у вас нет на примете никого получше, мы поручим дело белым мошкам: они летают и в дождь и в солнышко, знают лопушиный лес вдоль и поперек.
- У нас есть невеста для вашего сына! - сказали белые мошки.
- Шагах в ста отсюда на кусте крыжовника сидит в своем домике одна маленькая улитка.
Живет она одна-одинешенька и как раз невестится.
Это всего в ста человечьих шагах отсюда! - Так пусть она явится к нашему сыну! У него целый лопушиный лес, а у нее всего-навсего какой-то куст! Послали за улиткой-невестой.
Она отправилась в путь и на восьмой день путешествия благополучно добралась до лопухов.
Вот что значит чистота породы! Справили свадьбу.
Шесть светляков светили изо всех сил.
Вообще же свадьба была тихая: старики терпеть не могли суеты и шумного веселья.
Зато улитка-мамаша произнесла чудесную речь - папаша не мог, так он был растроган.
И вот старики отдали молодым во владение весь лопушиный лес, сказав при этом, как они и всю жизнь говорили, что лучше этого леса ничего нет на свете, и если молодые будут честно и благородно жить и плодиться, то когда-нибудь им или их детям доведется попасть на господский двор, и там их сварят дочерна и положат на серебряное блюдо.
Затем старики заползли в свои домики и больше уж не показывались - заснули.
А молодые улитки стали царствовать в лесу и оставили после себя большое потомство.
Попасть же на господский двор и лежать на серебряном блюде им так и не довелось.
Вот почему они решили, что господский двор совсем развалился, а все люди на свете повымерли.
Никто им не противоречил - значит, так оно и было.
И вот дождь барабанил по лопуху, чтобы позабавить улиток, солнце сияло, чтобы зеленел их лопух, и они были очень счастливы, и все семейство их было счастливо.
Вот так.
Наденешь его на животик - вот тебе и передник, положишь в дождик на голову - зонтик! Вот какой он большущий, этот лопух! И он никогда не растет в одиночку, а всегда уж где один - там и другие, роскошество, да и только! И вся эта роскошь - кушанье для улиток! А самих улиток, белых, больших, кушали в старину важные господа.
Из улиток приготовлялось фрикасе, и господа, кушая его, приговаривали: "Ах, как вкусно!" Они и впрямь думали, что это ужасно вкусно, так вот, большие белые улитки ели лопух, потому и стали сеять лопух.
В одной старинной барской усадьбе уже давно не ели улиток, и они все повымерли.
А лопух не вымер.
Он рос себе да рос, и ничем нельзя было его заглушить.
Все аллеи, все грядки заросли лопухом, так что и сад стал не сад, а лопушиный лес.
Никто бы и не догадался, что тут прежде был сад, если бы не торчали еще где яблонька, где сливовое деревцо.
Вот в этом-то лопушином лесу и жила последняя пара старых-престарых улиток.
Они сами не знали, сколько им лет, но отлично помнили, что прежде их было очень много, что они иностранной породы и что весь этот лес был насажен исключительно ради них и их родичей.
Старые улитки ни разу не выходили из своего леса, но знали, что где-то есть еще нечто, называемое "господским двором", что там улиток варили до тех пор, пока они не почернеют, а потом клали на серебряное блюдо.
Что было дальше, они не знали.
Впрочем, не представляли они себе и того, что значит свариться и лежать на серебряном блюде, и предполагали только, что это чудесно и необыкновенно аристократично.
И ни майский жук, ни жаба, ни дождевой червь, которых они об этом спрашивали, ничего не могли сказать им: никому из них еще не приходилось лежать в вареном виде на серебряном блюде.
Что же касается самих себя, то улитки отлично знали, что они, старые белые улитки, самые знатные на свете, что весь лес растет только для них, а усадьба существует лишь для того, чтобы их можно было варить и класть на серебряное блюдо.
Жили улитки уединенно и счастливо.
Детей у них не было, и они взяли на воспитание улитку из простых.
Приемыш их ни за что не хотел расти - он был ведь из простых, но старикам, особенно улитке-мамаше, все казалось, что он заметно увеличивается, и она просила улитку-папашу, если он не замечает этого на глаз, ощупать раковину малютки.
Папаша щупал и соглашался.
Как-то раз шел сильный дождь.
- Ишь как барабанит по лопуху! - сказал улитка-папаша.
- И капли-то какие крупные! - сказала улитка-мамаша.
- Вон как текут вниз по стеблям! Увидишь, как здесь будет сыро! Как я рада, что и у нас и у нашего сынка такие прочные домики! Нет, что ни говори, а ведь нам дано больше, чем любым другим тварям.
Сейчас видать, что мы созданы господами.
У нас уже с самого рождения есть свои дома, для нас насажен целый лопушиный лес! А хотелось бы знать, как далеко он тянется и что там за ним? - Ничего за ним нет! - сказал улитка-папаша.
- Уж лучше, чем у нас тут, нигде и быть не может.
Я, во всяком случае, лучшего не ищу.
- А мне, - сказала улитка-мамаша, - хотелось бы попасть на господский двор, свариться и лежать на серебряном блюде.
Этого удостаивались все наши предки, и уж поверь, это что-то особенное.
- Господский двор-то, пожалуй, давно развалился, - сказал улитка-папаша, - или весь зарос лопухом, так что людям и не выбраться оттуда.
Да и к чему спешить? Ты вот вечно спешишь, и сынок наш туда же, на тебя глядя.
Вон он уже третий день все ползет и ползет вверх по стеблю.
Просто голова кружится, как поглядишь! - Ну, не ворчи на него! - сказала улитка-мамаша.
- Он ползет осторожненько.
Вот, верно, будет нам утеха под старость лет, нам ведь больше и жить не для чего.
Только ты подумал, откуда нам взять ему жену? Что, по-твоему, там дальше в лопухах не найдется ли кого из нашего рода? - Черные улитки есть, конечно, - сказал улитка-папаша.
- Черные улитки без домов.
Но ведь это же простонародье.
Да и много они о себе воображают.
Впрочем, можно поручить это дело муравьям: они вечно бегают взад и вперед, точно за делом, и, уж верно, знают, где искать жену для нашего сынка.
- Знаем, знаем одну красавицу из красавиц! - сказали муравьи.
- Только вряд ли что-нибудь выйдет - она королева.
- Это не беда! - сказали старики.
- А есть ли у нее дом? - Даже дворец! - сказали муравьи.
- Чудесный муравейник, семьсот ходов.
- Благодарим покорно! - сказала улитка-мамаша.
- Сыну нашему не с чего лезть в муравейник! Если у вас нет на примете никого получше, мы поручим дело белым мошкам: они летают и в дождь и в солнышко, знают лопушиный лес вдоль и поперек.
- У нас есть невеста для вашего сына! - сказали белые мошки.
- Шагах в ста отсюда на кусте крыжовника сидит в своем домике одна маленькая улитка.
Живет она одна-одинешенька и как раз невестится.
Это всего в ста человечьих шагах отсюда! - Так пусть она явится к нашему сыну! У него целый лопушиный лес, а у нее всего-навсего какой-то куст! Послали за улиткой-невестой.
Она отправилась в путь и на восьмой день путешествия благополучно добралась до лопухов.
Вот что значит чистота породы! Справили свадьбу.
Шесть светляков светили изо всех сил.
Вообще же свадьба была тихая: старики терпеть не могли суеты и шумного веселья.
Зато улитка-мамаша произнесла чудесную речь - папаша не мог, так он был растроган.
И вот старики отдали молодым во владение весь лопушиный лес, сказав при этом, как они и всю жизнь говорили, что лучше этого леса ничего нет на свете, и если молодые будут честно и благородно жить и плодиться, то когда-нибудь им или их детям доведется попасть на господский двор, и там их сварят дочерна и положат на серебряное блюдо.
Затем старики заползли в свои домики и больше уж не показывались - заснули.
А молодые улитки стали царствовать в лесу и оставили после себя большое потомство.
Попасть же на господский двор и лежать на серебряном блюде им так и не довелось.
Вот почему они решили, что господский двор совсем развалился, а все люди на свете повымерли.
Никто им не противоречил - значит, так оно и было.
И вот дождь барабанил по лопуху, чтобы позабавить улиток, солнце сияло, чтобы зеленел их лопух, и они были очень счастливы, и все семейство их было счастливо.
Вот так.