Огневушка-поскакушка ( Павел Петрович Бажов )

Сидели раз старатели круг огонька в лесу.

Четверо больших, а пятый парнишечко.

Лет так восьми, не больше, Федюнькой его звали.

Давно всем спать пора, да разговор занятный пришелся.

В артелке, видишь, один старик был.

Дедко Ефим.

С молодых годов он из земли золотую крупку выбирал.

Мало ли каких случаев у него бывало.

Он и рассказывал, а старатели слушали.

Отец уж сколько раз говорил Федюньке: – Ложился бы ты, Тюньша, спать! Парнишечку охота послушать.

– Погоди, тятенька! Я маленечко еще посижу.

Ну, вот.

Кончил дедко Ефим рассказ.

На месте костерка одни угольки остались, а старатели всё сидят да на эти угольки глядят.

Вдруг из самой серединки вынырнула девчоночка махонька.

Вроде кукленки, а живая.

Волосенки рыженькие, сарафанчик голубенький и в руке платочек, тоже сголуба.

Поглядела девчонка веселыми глазками, блеснула зубенками, подбоченилась, платочком махнула и пошла плясать.

И так у ней легко да ловко выходит, что и сказать нельзя.

У старателей дух захватило.

Глядят – не наглядятся, а сами молчат, будто задумались.

Девчонка сперва по уголькам круги давала, потом, – видно, ей тесно стало, – пошире пошла.

Старатели отодвигаются, дорогу дают, а девчонка как круг пройдет, так и подрастет маленько.

Старатели дальше отодвинутся.

Она еще круг даст и опять подрастет.

Когда вовсе далеко отодвинулись, девчонка по промежуткам в охват людей пошла, – с петлями у ней круги стали.

Потом и вовсе за людей вышла и опять ровненько закружилась, а сама уже ростом с Федюньку.

У большой сосны остановилась, топнула ножкой, зубенками блеснула, платочком махнула, как свистнула: – Фи-т-ть! й-ю-ю-у... Тут филин заухал, захохотал, и никакой девчонки не стало.

Кабы одни большие сидели, так, может, ничего бы дальше и не случилось.

Каждый, видишь, подумал: “Вот до чего на огонь загляделся! В глазах зарябило.

Неведомо что померещится с устатку-то!” Один Федюнька этого не подумал и спрашивает у отца: – Тятя, это кто? Отец отвечает: – Филин.

Кому больше-то? Неуж не слыхал, как он ухает? – Да не про филина я! Его-то, поди-ка, знаю и ни капельки не боюсь.

Ты мне про девчонку скажи.

– Про какую девчонку? – А вот которая на углях плясала.

Еще ты и все отодвигались, как она широким кругом пошла.

Тут отец и другие старатели давай доспрашивать Федюньку, что он видел.

Парнишечко рассказал.

Один старатель еще спросил: – Ну-ко, скажи, какого она росту была? – Сперва-то не больше моей ладошки, а под конец чуть не с меня стала.

Старатель тогда и говорит: – А ведь я, Тюньша, точь-в-точь такое же диво видел.

Федюнькин отец и еще один старатель это же сказали.

Один дед Ефим трубочку сосет и помалкивает.

Старатели приступать к нему стали: – Ты, дедко Ефим, что скажешь? – А то и скажу, что это не видел, да думал – померещилось мне, а выходит – и впрямь Огневушка-Поскакушка приходила.

– Какая Поскакушка? Дедко Ефим тогда и объяснил: – Слыхал, дескать, от стариков, что есть такой знак на золото – вроде маленькой девчонки, которая пляшет.

Где такая Поскакушка покажется, там и золото.

Не сильное золото, зато грудное, и не пластом лежит, а вроде редьки посажено.

Сверху, значит, пошире круг, а дальше все меньше да меньше и на нет сойдет.

Выроешь эту редьку золотого песку – и больше на том месте делать нечего.

Только вот забыл, в котором месте ту редьку искать: то ли где Поскакушка вынырнет, то ли где она в землю уйдет.

Старатели и говорят: – Это дело в наших руках.

Завтра пробьем дудку сперва на месте костерка, а потом под сосной испробуем.

Тогда и увидим, пустяшный твой разговор или всамделе что на пользу есть.

С этим и спать легли.

Федюнька тоже калачиком свернулся, а сам думает: “Над чем это филин хохотал?” Хотел у дедка Ефима спросить, да он уже похрапывать принялся.

Проснулся Федюнька на другой день поздненько и видит – на вчерашнем огневище большая дудка вырыта, а старатели стоят у четырех больших сосен и все говорят одно: – На этом самом месте в землю ушла.

Федюнька закричал: – Что вы! Что вы, дяденьки! Забыли, видно! Вовсе Поскакушка под этой вот сосной остановилась.

Тут и ножкой притопнула.

На старателей тут сомненье пришло.

Пятый пробудился – пятое место говорит.

Был бы десятый – десятое бы указал.

Пустое, видать, дело.

Бросить надо.

Все ж таки на всех местах испытали, а удачи не вышло.

Дедко Ефим и говорит Федюньке: – Обманное, видно, твое счастье.

Федюньке это нелюбо показалось.

Он и говорит: – Это, дедо, филин помешал.

Он наше счастье обухал да обхохотал.

Дед Ефим свое говорит: – Филин тут – не причина.

– А вот и причина! – Нет, не причина! – А вот и причина! Спорят так-то вовсе без толку, а другие старатели над ними да и над собой смеются: – Старый да малый оба не знают, а мы, дураки, их слушаем да дни теряем.

С той вот поры старика и прозвали Ефим Золотая Редька, а Федюньку – Тюнькой Поскакушкой.

Ребятишки заводские узнали, проходу не дают.

Как увидят на улице, так и заведут: – Тюнька Поскакушка! Тюнька Поскакушка! Про девчонку скажи! Скажи про девчонку! Старику от прозвища какая беда? Хоть горшком назови, только в печку не ставь.

Ну, а Федюньке по малолетству обидно показалось.

Он и дрался, и ругался, и ревел не раз, а ребятишки пуще того дразнят.

Хоть домой с прииска не ходи.

Тут еще перемена жизни у Федюньки вышла.

Отец-то у него на второй женился.

Мачеха попалась, прямо сказать, медведица.

Федюньку и вовсе от дома отшибло.

Дедко Ефим тоже не часто домой с прииска бегал.

Намается за неделю, ему и неохота идти, старые ноги колотить.

Да и не к кому было.

Один жил.

Вот у них и повелось.

Как суббота, старатели домой, а дедко Ефим с Федюнькой на прииске останутся.

Что делать-то? Разговаривают о том, о другом.

Дедко Ефим рассказывал побывальщины разные, учил Федюньку, по каким логам золото искать и протча тако.

Случалось, и про Поскакушку вспомнят.

И все у них гладко да дружно.

В одном сговориться не могут.

Федюнька говорит, что филин всей неудаче причина, а дедко Ефим говорит – вовсе не причина.

Раз так-то заспорили.

Дело еще на свету было, при солнышке.

У балагана все-таки огонек был – от комаров курево.

Огонь чуть видно, а дыму много.

Глядят – в дыму-то появилась махонькая девчонка.

Точь-в-точь такая же, как тот раз, только сарафанчик потемнее и платок тоже.

Поглядела веселыми глазками, зубенками блеснула, платочком махнула, ножкой притопнула и давай плясать.

Сперва круги маленькие давала, потом больше да больше, и сама подрастать стала.

Балаган на пути пришелся, только это ей не помеха.

Идет, будто балагана и нет.

Кружилась-кружилась, а как ростом с Федюньку стала, так и остановилась у большой сосны.

Усмехнулась, ножкой притопнула, платочком махнула, как свистнула: – Фи-т-ть! й-ю-ю-у... И сейчас же филин заухал, захохотал.

Дедко Ефим подивился: – Откуда филину быть, коли солнышко еще не закатилось? – Видишь вот! Опять филин наше счастье спугнул.

Поскакушка-то, может, от этого филина и убежала.

– А ты разве видел Поскакушку? – А ты разве не видел? Начали они тут друг дружку расспрашивать, кто что видел.

Все сошлось, только место, где девчонка в землю ушла, у разных сосен указывают.

Как до этого договорились, так дедко Ефим и вдохнул: – О-хо-хо! Видно, нет ничего.

Одна это наша думка.

Только сказал, а из-под дерна по балагану дым повалил.

Кинулись, а там жердник под деревом затлел.

По счастью, вода близко была.

Живо залили.

Все в сохранности осталось.

Одне дедовы рукавицы обгорели.

Схватил Федюнька рукавицы и видит – дырки на них, как следочки от маленьких ног.

Показал это чудо дедке Ефиму и спрашивает: – Это, по-твоему, тоже думка? Ну, Ефиму податься некуда, сознался: – Правда твоя, Тюньша.

Знак верный – Поскакушка была.

Придется, видно, завтра опять ямы бить – счастье пытать.

В воскресенье и занялись этим с утра.

Три ямы вырыли – ничего не нашли.

Дедко Ефим жаловаться стал: – Наше-то счастье – людям смех.

Федюнька опять вину на филина кладет: – Это он, пучеглазик, наше счастье обухал да обхохотал.

Вот бы его палкой! В понедельник старатели прибежали из заводу.

Видят – свежие ямы у самого балагана.

Сразу догадались, в чем дело.

Смеются над стариком-то: – Редька редьку искал.

Потом увидели, что в балагане пожар начинался, давай их ругать обоих.

Федюнькин отец зверем на парнишку накинулся, чуть не поколотил, да дедко Ефим застоял: – Постыдился бы мальчонку строжить! Без того он у тебя боится домой ходить.

Задразнили да загрызли парнишка.

Да и какое его вина? Я, поди-ко, оставался – с меня и спрашивай, коли у тебя урон какой случился.

Золу, видно, из трубки высыпал с огоньком – вот и загорелось.

Моя оплошка – мой и ответ.

Отчитал так-то Федюнькиного отца, потом и говорит парнишку, как никого из больших близко не было.

– Эх, Тюньша, Тюньша! Смеется над нами Поскакушка.

Другой раз случится увидеть, так ей в глаза надо плюнуть.

Пускай людей с пути не сбивает да на смех не ставит! Федюнька свое заладил: – Дедо, она не со зла.

Филин ей вредит.

– Твое дело, – говорит Ефим, – а только я больше ямы бить не стану.

Побаловался – и хватит.

Немолодые мои годы – за Поскакушкой скакать.

Ну, разворчался старик, а Федюньке все Поскакушки жаль.

– Ты, дедо, не сердись на нее! Вон она какая веселая да хорошая.

Счастье бы нам открыла, кабы не филин.

Про филина дедко Ефим промолчал, а на Поскакушку все ворчит: – То-то она счастье тебе открыла! Хоть домой не ходи! Сколько ни ворчит дедко Ефим, а Федюнька свое: – А как она, дедо, ловко пляшет! – Пляшет-то ловко, да нам от этого ни жарко ни холодно, и глядеть неохота.

– А я бы хоть сейчас поглядел! – вздохнул Федюнька.

Потом и спрашивает: – А ты, дедо, отворотишься? И поглядеть тебе не любо?

– Как – не любо? – проговорился дедко, да спохватился и давай опять строжить Федюньку: – Ох и упорный ты парнишко! Ох и упорный! Что в головенку попало, то и засело! Будешь вот, что мое же дело, – всю жизнь мыкаться, за счастьем гоняться, а его, может, вовсе и нету.

– Как нету, коли я своими глазами видел.

– Ну, как знаешь, а я тебе не попутчик! Набегался.

Ноги заболели.

Поспорили, а дружбу вести не перестали.

Дедко Ефим по работе сноровлял Федюньке, показывал, а в свободный час о всяких случаях рассказывал.

Учил, значит, как жить-то надо.

И самые веселые у них те дни были, как они вдвоем на прииске оставались.

Зима загнала старателей по домам.

Рассовал их приказчик до весны по работам куда пришлось, а Федюнька по малолетству дома остался.

Только ему дома-то несладко.

Тут еще новая беда пришла: отца на заводе покалечило.

В больничную казарму его унесли.

Ни жив ни мертв лежит.

Мачеха и вовсе медведицей стала, – загрызла Федюньку.

Терпел он, терпел да и говорит: – Пойду, нето, я к дедку Ефиму жить.

А мачехе что? – Провались ты, кричит, – хоть к Поскакушке своей! Надел тут Федюня пимишки, шубейку-ветродуйку покромкой покрепче затянул.

Хотел отцовскую шапку надеть, да мачеха не дала.

Натянул тогда свою, из которой давно вырос, и пошел.

На улице первым делом парнишки налетели, дразниться стали: – Тюнька Поскакушка! Тюнька Поскакушка! Скажи про девчонку! Федюня, знай, идет своей дорогой.

Только и сказал: – Эх, вы! Несмышленыши! Ребятам что-то стыдно стало.

Они уж вовсе по-доброму спрашивают: – Ты куда это? – К дедку Ефиму.

– К Золотой Редьке? – Кому Редька – мне дедко.

– Далеко ведь! Еще заблудишься.

– Знаю, поди-ко, дорогу.

– Ну, замерзнешь.

Вишь стужа какая, а у тебя и рукавиц нет.

– Рукавиц нет, да руки есть, и рукава не отпали.

Засуну руки в рукава – только и дела.

Не догадались! Ребятам занятно показалось, как Федюнька разговаривает, они и стали спрашивать по-хорошему: – Тюньша! Ты правда Поскакушку в огне видел? – И в огне видел, и в дыму видел.

Может, еще где увижу, да рассказывать недосуг, – сказал Федюнька да и зашагал дальше.

Дедко Ефим то ли в Косом Броду, то ли в Северной жил.

На самом выезде, сказывают, избушка стояла.

Еще перед окошком сосна бортевая росла.

Далеконько все ж таки, а время холодное – самая середина зимы.

Подзамерз наш Федюнюшка.

Ну, дошагал все ж таки.

Только ему за дверную скобку взяться, вдруг слышит: – Фи-т-ть! й-ю-ю-у... Оглянулся – на дороге снежок крутится, а в нем чуть метлесит клубочек, и похож тот клубочек на Поскакушку.

Побежал Федюня поближе разглядеть, а клубочек уж далеко.

Федюня за ним, он того дальше.

Бежал-бежал за клубочком да и забрался в незнакомое место.

Глядит – пустоплесье какое-то, а кругом лес густой.

Посередине пустоплесья береза старая, будто и вовсе не живая.

Снегу около нее намело гора горой.

Клубочек подкатился к этой березе да вокруг нее и кружится.

Федюнька в азарте-то не поглядел, что тут и тропочки нет, полез по цельному снегу.

“Сколько, – думает, – бежал, неуж спятиться?” Добрался-таки до березы, а клубочек и рассыпался.

Снеговой пылью Федюньке в глаза брызнул.

Чуть не заревел от обиды Федюнька.

Вдруг у самой его ноги снег воронкой до земли протаял.

Видит Федюнька – на дне-то воронки Поскакушка.

Веселенько поглядела, усмехнулась ласково, платочком махнула и пошла плясать, а снег-то от нее бегом побежал.

Где ей ножку поставить, там трава зеленая да цветы лесные.

Обошла круг – тепло Федюньке стало, а Поскакушка шире да шире круг берет, сама подрастает, и полянка в снегу все больше да больше.

На березе уж листочки зашумели.

Поскакушка того больше старается, припевать стала: У меня тепло! У меня светло! Красно летичко! А сама волчком .да волчком – сарафанчик пузырем.

Когда ростом с Федюнькой выровнялась, полянка в снегу вовсе большая стала, а на березе птички запели.

Жарынь, как в самый горячий день летом.

У Федюньки с носу пот каплет.

Шапчонку свою Федюнька давно снял, хотел и шубенку сбросить, Поскакушка и говорит:

– Ты, парень, побереги тепло-то! Лучше о том подумай, как назад выберешься! Федюнька на это и отвечает:

– Сама завела – сама выведешь! Девчонка смеется:

– Ловкий какой! А если мне недосуг?

– Найдешь время! Я подожду!

Девчонка тогда и говорит:

– Возьми-ко лучше лопатку.

Она тебя в снегу согреет и домой выведет.

Поглядел Федюнька – у березы лопатка старая валяется.

Изоржавела вся, и черенок расколотый.

Взял Федюнька лопатку, а Поскакушка наказывает: – Гляди из рук не выпусти! Крепче держи! Да дорогу-то примечай! Назад тебя лопата не поведет.

А ведь придешь весной-то? – А как же? Непременно прибежим с дедком Ефимом.

Как весна – так мы и тут.

Ты тоже приходи поплясать.

– Не время мне.

Сам уж пляши, а дедко Ефим пусть притопывает! – Какая у тебя работа? – Не видишь? Зимой лето делаю да таких, как ты, работничков забавляю.

Думаешь – легко? Сама засмеялась, вертнулась волчком и платочком махнула, как свистнула: – Фи-т-ть! й-ю-ю-у... И девчонки нет, и полянки нет, и береза стоит голым-голешенька, как неживая.

На вершине филин сидит.

Кричать – не кричит, а башкой ворочает.

Вокруг березы снегу намело гора горой.

В снегу чуть не по горло провалился Федюнька и лопаткой на филина машет.

От Поскакушкина лета только то и осталось, что черенок у Федюньки в руках вовсе теплый, даже горячий.

А рукам тепло – и всему телу весело.

Потянула тут лопата Федюньку и сразу из снега выволокла.

Сперва Федюнька чуть не выпустил лопату из рук, потом наловчился, и дело гладко пошло.

Где пешком за лопатой идет, где волоком тащится.

Забавно это Федюньке, а приметки ставить не забывает.

Это ему тоже легонько далось.

Чуть подумает засечку сделать, лопатка сейчас тюк-тюк – две ровнешеньких зарубочки готовы.

Привела лопатка Федюню к деду Ефиму затемно.

Старик уж на печь полез.

Обрадовался, конечно, стал спрашивать, как да что.

Рассказал Федюнька деду про случай, а старик не верит.

Тогда Федюнька и говорит: – Посмотри вон лопатку-то! В сенках она поставлена.

Принес дедко Ефим лопатку да и углядел – по ржавчине-то золотые таракашки посажены.

Целых шесть штук.

Тут дедко поверил маленько и спрашивает: – А место найдешь? – Как, – отвечает, – не найти, коли дорога замечена.

На другой день дедко Ефим раздобыл лыжи у знакомого охотника.

Сходили честь честью.

По зарубкам-то ловко до места добрались.

Вовсе повеселел дедко Ефим.

Сдал он золотых таракашков тайному купцу, и прожили ту зиму безбедно.

Как весна пришла, побежали к старой березе.

Ну, и что? С первой лопатки такой песок пошел, что хоть не промывай, а прямо руками золотины выбирай.

Дедко Ефим даже поплясал на радостях.

Прихранить богатство не сумели, конечно.

Федюнька – малолеток, а Ефим хоть старик, а тоже простота.

Народ со всех сторон кинулся.

Потом, понятно, всех согнали начисто, и барин за себя это место перевел.

Недаром, видно, филин башкой-то ворочал.

Все-таки дедко Ефим с Федюнькой хлебнули маленько из первого ковшичка.

Годов с пяток в дотатке пожили.

Вспоминали Поскакушку.

– Еще бы показалась разок! Ну, не случалось больше.

А прииск тот и посейчас зовется Поскакушкинский.