О рыбе и пауке ( Сергей Гришунин )

В одной из мексиканских семей столичного города Мехико затевалась помолвка славного парня по имени Рикардо с одной из самых известных в те времена городских красавиц, звали которую Исабель.

Её чёрные кудри волнами сбегали со смуглых плеч, а в глазах её туманились мечты неутолённой девичьей страсти.

Рикардо был крепок и коренаст и работал на молочном заводе, где каждое утро он ставил алюминиевые бидоны на грузовик, сам садился за руль и развозил молоко по магазинам.

Небольшой,что и говорить, был у него на такой работе заработок, особенно если представить какой была красоткой Исабель.

Но девушкой она выросла скромной и со всей силой первой чистой любви стремились друг к другу их горячие молодые сердца.

В том же самом доме на первом этаже жил старый Хосе, индеец из Перу, о котором в округе ходили слухи, что он очень сильный и коварный шаман, который способен превращаться одновременно в нескольких разных животных.

Рикардо же смеялся над этими слухами, считая их глупыми деревенскими предрассудками.

Он всегда вежливо приветствовал старого Хосе, касаясь пальцами широких полей своей шляпы, и беседовал с ним негромко почтительно, а кроме того пригласил его к себе на помолвку, чтобы он вместе со всеми поел и выпил, имея при этом возможность оценить красоту и достоинство своей избранницы.



Рикардо умел и любил готовить крупную морскую рыбу, поэтому в день помолвки он отправился с утра пораньше в рыбный магазин, где выбрал самого крупного в аквариуме тунца, положил его в корзину наполненную свежей крапивой, отнёс к себе домой, выпустил там до поры в ванную, а после отправился на молочный завод, чтобы побыстрее развезти молоко и приняться за подготовку к одному из самых счастливых событий в своей жизни.



Тунец лежал всё это время в наполовину заполненной ванной, грустно дожидаясь последнего вечера своей жизни, пошевеливая изредка хвостом, отчего искажались его очертания видимые пауку, повисшему на паутинке у самой поверхности воды.

Слышно было как играло радио за соседской стеной танцевальную музыку мамбо и под стремительный перекат виброфонов и согласный рёв духовых труб качался паук над полуприкрытым и сонным рыбьим глазом.



Когда трубы за стеной напоследок рявкнули особенно громко и дружно, тунец раскрыл широко глаза и увидав прямо перед самым носом повисшее насекомое, тяжело приоткрыл рот, вспоминая свои резвые прыжки на вольной охоте в бескрайних морских просторах, но даже не смог чуть сдвинуться из-за недостатка свободного места и только откуда-то из-под него выскочил приставший воздушный пузырь, и, поднявшись к поверхности, лопнул.



На всякий случай паук подглотнул в себя паутины и приподнялся над водою повыше.

Закапал водопроводный кран и круги от капель побежали к стенкам ванной, обозначая торчащий над водой рыбий хвост рядами морщинок.

Отчаянно извиясь, рыба ударила вдруг хвостом и забилась, тщетно рванувшись за быстро поднимающимся вверх пауком, но при этом она задела кран, включился поток воды и стал наполнять до краёв ванну.

Переполненная, она потекла, заливая первый этаж, и старый Хосе, как только закапали с потолка первые торопливые капли, меланхолически сжевал последний шарик пейота.

Вскоре пределы его комнаты растворились, исчезла последовательность времён и весь мир преобразился в сплетения сияющих взаимосвязанных нитей.

Словно женщина вяжет, перелетали пальцы его сбирая и распуская их пряди, увязывая узелки, загорающиеся пламенем солнц при свитах разноцветных планет на которых зарождались и угасали жизни мириадов существ, что переплетаясь и развиваясь, вытанцовывали ритм плещущейся в заточении рыбы.



Лучась в электрическом свете лампочки под потолком, как раскалённый добела металлический шар, тунец взмыл над водою в клубах шипящего пара и уготавливаясь по себе сам на фарфоровом синем блюде, оказался на празднично убранном столе за которым держали руки сомкнув чернокудрая Исабель и коренастый Рикардо.





Взбрызгивался звон приглашённых гитар и мягко стенал, устилая весь дом сговорчивый воркотливый бас и плавно качались бёдра танцующих гостей при зажжённых множествах свечек, а брат суженой Альфонсо Хуарес подпалил на столе фейерверк и всхлопывались неожиданно снопики разноцветных искр; игрушечного пороха запах и поцелуй затянувшийся столь надолго, что мы, пожалуй, что и отвлечёмся на миг, чтобы плеснуть себе маленько винца, пригубить за молодых, а они же, не отрываясь взглядами друг от друга, истают в сумерках оплывших свечей, и да рассудит их Бог, но мы покинем сейчас этот дом.



Гости придут и уйдут, на месте остаётся хозяин.

Не зря всё-таки люди что только не говорят про этого Хосе.