Автор: Сергей Ветров Во второй половине XIX века в Европе чума долгое время считалась болезнью, которая в целом побеждена и ушла в прошлое, отступив на периферию «просвещенного мира» к азиатам и разного рода неграм.
Пока в Индии и Китае умирали сотни и тысячи людей, европейцы уже вовсю вакцинировались от оспы, изобретали первый резиновый презерватив и страдали от нежного, романтического чахотки.
В глазах «цивилизованного человека» XIX века глупые, грязные дикари погибли по трем основным причинам:
- Они глупые
- они грязные
- они дикари
).
Было обидно, больно и унизительно поначалу при холере, но только через сто лет эпидемий люди перестали срать прямо в реки, и врачи решили поливать обезвоженных умирающих людей соленой водой.
Российская империя всегда находилась (и остается) в несколько худшем положении, чем Европа, по эпидемическим заболеваниям.
Находясь преимущественно в Азии, гранича с среднеазиатскими полупустынями, перенаселенным обедневшим Китаем, вечно средневековой Османской империей и Персией, Российская империя постоянно испытывала эпидемическое давление на протяженных границах своих границ.
В европейской части страны, особенно в приграничных районах, все вспышки лихорадки считались результатом контактов с жителями соседних стран.
Особенно часто, по традиции, восходящей еще со времен Екатерины II, во всех бедах обвиняли турок-османов, страна которых рассматривалась просвещенным русским обществом как настоящий источник чумы и других бедствий.
Государственные комиссии, расследовавшие вспышки чумы в Одессе (1812 г.
), Грузии и Армении (1838-1843 гг.
), раз за разом обращали внимание на занос чумы на территорию империи нарушителями границ и незадачливыми торговцами и требовали от карантинных служб строже выполнять свои непосредственные обязанности.
На самом деле «Черная смерть» ждала внутри уже давно, и вскоре вокруг тихой деревни на Волге, заваленной оцепеневшими трупами, будут стоять чумные кордоны.
Идти.
Станица Ветлянская, 243 двора и 1700 человек, расположена на полпути от Астрахани до Царицына.
Современники считали это «неудачным»: деревня то горела, то болела холерой, то сползала в Волгу всем крутым берегом, так что раз за разом приходилось отстраиваться все дальше от берега.
Жили они рыболовством, сельским хозяйством, обслуживанием и волжским торговым транзитом.
По приказу государя-императора жители села отправились на турецкую войну, откуда недавно вернулись с деньгами, коврами, посудой, прекрасным оружием в серебре, а некоторые молодые люди привели с собой женщин.
Ни шатко, ни шатко, ничего особенного до конца сентября 1878 года.
И тут началось.
Первым заболел 65-летний казак Осип Харитонов - головная боль, высокая температура, слабость и чумной бубон под мышкой.
Он умер через четыре дня, а вслед за ним одна за другой заболели еще шесть женщин, три из которых умерли.
Сельский фельдшер Трубилов, встревоженный высокой смертностью и скоростью распространения неизвестной ему болезни, позвал на помощь своего товарища из соседнего села, когда болезнь внезапно «смягчилась», а из следующих 7 заболевших — все из них были бубоны в паху - умер только один.
Медленно, неторопливо, заражая людей, блох и грызунов, чума накапливалась в деревне в «медленной» бубонной форме, проникая в один дом за другим: после того, как один из членов семьи заболел, болезнь остальных была лишь вопросом.
времени.
Астрахань прислала на помощь врачей — врачей Депнера (от атамана) и Коха (от астраханской медицинской службы).
И эти ученые ребята, глядя на бред, лихорадку и бубоны в паху и под мышками больных, говорили.
подождите, это нужно процитировать
доктор Кох : Да, это тяжелая перемежающаяся лихорадка с отеком желез! доктор Депнер Скорее слабительная лихорадка с отеком печени, селезенки и брюшным тифом.Действуя в рамках своего опыта, образования и представлений о чуме как о болезни «грязных и отсталых», врачи просто не могли сказать ничего другого..
Определив температуру (ну железы слегка припухли, как черные комочки с гноем, ничего необычного), прописали хинин и убедившись, что ничего страшного не происходит, врачи ушли.
Из списка 7 человек, «больше других, выказавших надежду на выздоровление», четверо умерли вскоре после отъезда.
Доктор Кох в своем докладе особо отметил пожилого казака Писарева Лариона, который болел 10 дней и имел под мышкой бубон.
У него был кашель с кровохарканьем и липкой, ржавой мокротой, что доктор Кох счел признаком пневмонии.
Чума перешла в легочную форму, что дало ей +999 прирост к скорости распространения (не нужны блохи и крысы) и летальность около 100%.
И уровень смертности тоже довольно высок.
Власти узнали, что в селе все спокойно, как раз в тот момент, когда началось самое страшное.
Первым человеком, не поверившим диагнозу врачей «лихорадка», был священник Матвей Гусаков.
Вскоре после ухода врачей он записал в дневнике:
Как будто мы не знаем, что такое лихорадка, у людей начинается головная боль, затем повышается температура, головокружение, рвота, отек в паху или под мышкой, и через 3-4 дня, максимум 6 дней, они умирают. Это лихорадка!?Администрация села не принимала никаких мер, люди продолжали болеть, медработники лечили их хинином и хлорной водой, доктор Кох время от времени приезжал в село, подтверждал свой диагноз и контролировал процесс лечения.
В последний раз он приедет в Ветлянку 27 ноября и не покинет ее до самой смерти.
Поворотным моментом, с которого начался второй этап эпидемии, стало проникновение болезни в семью Беловых.
Беловы — богатый и многочисленный род Ветлян, и сын богатого казака Осип Белов был женат на Марье Харитоновой, родственнице Осипа Харитонова, самого первого казака, умершего от чумы.
В семье Беловых чума либо пришла в легочной форме, либо перешла в легочную форму уже у них, у кого-то особо невезучего, и тогда большое количество Беловых (84 человека в семье) общались друг с другом, имея друзей и родственников по всему селу и особая заразность легочной формы привела к резкому увеличению числа смертей.
Особенно сильно пострадали Беловы — после окончания эпидемии двадцать пять из них остались в живых.
В ночь с 5 на 6 декабря доктор Депнер и одновременно фельдшеры из станиц Касикинской и Сероглазовской Степанов и Анискин вновь прибыли в Ветлянку.
Депнер совместно с доктором Кохом на заседании сельской администрации установили следующие меры: село было разделено на четыре участка, с закрепленными за ними врачами и фельдшерами, открыта больница, для которой купец Калачев выделил помещения, койки и все необходимое.
Несмотря на отсутствие правильного диагноза, Депнер настоял на введении карантина в селе.
Больницу открыли 8 декабря, фельдшера Анискина назначили смотрителем, а его помощниками назначили двух человек с зарплатой 15 рублей в месяц (это неплохие деньги, но я бы не пошел туда работать).
Уже в день открытия больница была переполнена, часть пациентов умерла сразу после поступления, большинство умерло ночью, а наутро из 26 пациентов в живых остались только шестеро.
Анискин, пытавшийся честно выполнять свои обязанности, заболел и через несколько дней умер.
Казаки, приносившие больных, выкатывали водку для слуг, которые с ужасом пили целый день и лежали пьяные среди больных и трупов.
Через несколько дней оба министра умерли, и доктор Кох нанял новых, с зарплатой 45 рублей в месяц (ну очень хорошие деньги, но я бы туда работать не пошел).
Качество медицинской помощи от этого, конечно, не улучшилось: пили и дебоширили, ломали печи, били окна.
Больные без всякого ухода испражнялись на себя, страдали от холода и жажды, а затем умирали на кушетках, а их бросали на пол, чтобы освободить место для новых обреченных.
Депнер сбежал.
Он обошел вверенный ему участок деревни, поговорил с больными, зашел в избу, в которой когда-то жил один из родов Беловых - совсем вымерших, а затем пошел и наглухо заперся в отведенной ему избе, не открывая это кому угодно.
Медработники писали ему протоколы и прикладывали их к оконному стеклу, через которое Депнер их читал, а затем что-то кричали в ответ. 12 декабря он покинул Ветлянку, сославшись на состояние «крайнего душевного расстройства», и направил атаману рапорт о том, что в станице Ветлянской распространилась «рецидивирующая лихорадка».
Доктор Кох умер.
Понимая опасность, он боролся до последнего, посещая больных, пытаясь организовать работу больницы, организовать вывоз и захоронение трупов – и был явно обречен.
Заболев чумой, не желая подвергать риску заражения хозяина дома, в котором он жил (священника Гусакова), он обратился в больницу.
Не найдя себе места из-за валявшихся повсюду мертвецов, доктор стащил одного из них с кровати на пол и улегся на свое место.
Он умер пятнадцатого декабря.
Один за другим заболели и умерли: фельдшер Трубилов, штатный фельдшер Ветлянки, фельдшеры Степанов и Анискин, посланные с Депнером, фельдшеры Семенов и Коноплянников, приехавшие на помощь из соседних деревень.
Фельдшер Стрикас - второй фельдшер Ветлянская вместе с погибшим Трубиловым сообразила в самом начале эпидемии, к чему все идет, вызвала больничного, получила себе просьбу из станицы Копановской и уехала.
Фельдшера Семенова, погибшего 7 декабря, прислали из станицы Михайловской как раз на замену «больному» Стрикасу.
Ветлянская вообще осталась без врачей и фельдшеров, но за больными ухаживали волонтеры.
Священник Матвей Гусаков обходил больных, помогая тем немногим, что мог дать – водой, едой и добрым словом, соборованием от чумы, увещеваниями и отпеванием умирающих.
Он умер 14 декабря, и никто из казаков не взялся его хоронить.
Его старую мать и беременную жену заставили рыть могилу в мерзлой земле.
Оба вскоре заболели и умерли.
Для этих людей чувство долга было сильнее страха смерти.
Мемориальная плита.
Когда число погибших стало расти с каждым днем, казаков охватила паника.
Некоторые запирались в своих дворах, встречая приходящих из-за ворот ругательствами и угрозами, некоторые пытались бежать из села – но население окрестных деревень уже догадалось, что в Ветлянке происходит что-то ужасное, и их кордоны были гораздо более эффективными, чем принятые властями «карантинные» меры» - беглецов вернули обратно с избиениями и угрозами оружием.
Побродив по окрестным деревням и испробовав их гостеприимство, беглецы повернули назад – месяц декабрь, степь, куда ж! Людям было чего опасаться - 4 декабря женщина, поехавшая навестить дочь, вернулась из Ветлянской в райцентр Енотаевск.
Она умерла 7 декабря, а ее муж умер 8 декабря.
Енотаевцы сожгли свой дом – и им повезло, что больные, видимо, ни с кем в эти дни не общались.
В селе Михайловском умирали люди, в селе Удачное, в Старицкое приезжала монахиня, отпевала больных в Ветлянской - и восемь человек погибли.
Своеобразным рекордом является село Селитряное в 135(!) верстах от Ветлянской: один реактивный калмык, минуя все кордоны, занес туда легочную форму чумы, и умерло 36 человек.
На самом деле это было недалеко от Астрахани, особенно если туда мчался не сам калмык, а один из тех, кому он передал эстафету.
Население Астрахани в 1897 году составляло 112 тысяч человек.
Дьяк Флавиев поехал из Ветлянки в станицу Копановскую с официальным приказанием от своего же копановского атамана прислать в Ветлянскую несколько урядников.
Вот его рассказ о радушном и радушном приеме:
.Этот Флавий вообще был лихим парнем: после смерти фельдшеров и врачей он добровольно взял на себя обязанности по содержанию больницы и, с ног до головы вымазанный дегтем для дезинфекции, целыми днями возился с больными и трупами.Приехав в Копановскую 13 декабря, вечером я зашёл в магазин Кунгурцева купить сигарету, но сын Кунгурцева, увидев меня, испугался и убежал.
Из магазина я пошел в сельсовет, но находившиеся там казаки меня не пустили и, окружив, стали грозить меня убить.
Они, однако, приняли приказ полковника Плеханова и, прочитав его, пришли в ярость.
"Как! Они требуют, чтобы наши дети умирали! - кричали казаки.
- "Нет, этого не будет!" Мой голос заглушал голос толпы человек в 200. Меня зажало между администрацией и двором вокзала, но казаки не подходили ко мне, а только кричали: «Зачем ты сюда пришел? !” Наконец из толпы выделился голос одного казака: «Убейте его! Что смотрите – в воду!» Толпа подхватила этот крик, и мое положение было безобразным, я в отчаянии закричал изо всех сил: «Не подходи ко мне, я тебя убью!» Оружия у меня с собой не было, была только бутылка лимонада, услужливо подаренная мне атаманом Лебедевым.
Благодаря темноте я выдал эту бутылку за револьвер, и это произвело магический эффект. Толпа начала редеть.
, а когда я выдвинулся, они убежали.
Не получив ни спиртного, ни ответа на приказ полковника Плеханова, я отправился в Ветлянку на почтовых лошадях, которых на этот раз очень быстро запрягли для меня по приказу деревенских властей.
остановился у колпановского священника отца Флавия, желая исповедоваться, но отец Флавий не принял меня и, когда его попросили исповедоваться, отказался пройти через ворота.
Правда, по вечерам, пьяный и пьяный, он выбегал на улицу и гонялся за прохожими казаками, грозя заразить их чумой.
Как показывают дальнейшие события, к 18 декабря он, скорее всего, был мертв.
18 декабря в оставшуюся без врачей станицу Ветлянскую по просьбе станичного атамана Лебедева прибыл еще один медицинский «десант»: врачи Морозов и Григорьев, фельдшер Васильев.
Вот как Григорьев описывает увиденное в больнице:
.Вообще все человеческое в людях было проверено – и не все выдержали это испытание.в первой комнате мы нашли два трупа, а во второй - женщину Авдотью Щербакову, которая рассказала нам, что уже три дня не получала ни воды, ни еды.
В первый день она съела еще замороженный арбуз, отбиваясь от зашедших в комнату собак.
И последние два дня она ничего не ела и не пила.
Не имея возможности выйти из комнаты, она испражнялась на себя.
В комнатах было очень холодно, а в одной из них нашли чашку с замерзшей водой.
Щербакова была одета очень легко.
Она жаловалась на жар, боли в голове и ногах и сильную жажду.
В тот же день ее накормили и перевели в другой дом, при осмотре у нее в правом паху обнаружили нечистую язву с зазубренными краями, обусловленную бывшим бубоном.
Опухолей других желез и пятен на теле не обнаружено.
Язык немного сухой.
Пульс частый.
Щербакова в настоящее время восстанавливается.
Она не помнит, как попала в больницу.
Нам позже удалось выяснить, что как только она заболела, родной отец отвез ее в больницу и оставил там, не согласившись ни принять больного, ни навестить ее, сказав при этом, что если она заболеет, тогда она должна умереть.
Родной отец Щербакова оставил его умирать в больнице – а Ирина Пономарева собирала из села детей, родители которых болели или умерли.
Чума, конечно, проникла и в ее приют, и когда она умерла, казаки заперли все ставни и двери снаружи, чтобы дети не разнесли заразу на другие семьи.
Из всех детей не заболел только мальчик Петя, которому приходилось как можно лучше ухаживать за остальными детьми.
Последней умерла маленькая Василиса Пономарева, и Петя остался один.
Пелагея Белова забрала его из приюта, но только для того, чтобы он мог ухаживать за ее больной семьей, изолированной на летней кухне.
Через окно она дала ему все необходимое, а когда они все умерли, выгнала Петю, у которого к тому времени на шее был чумной бубон.
Василиса Астахова, уже выздоровевшая от чумы, взяла его к себе и забрала корову из имущества, оставшегося после смерти его родственников.
Не знаю, чем закончилась его история, но изо всех сил надеюсь, что он выжил.
По дороге, по словам очевидцев, доктор Григорьев дает телеграмму в Астрахань – о том, что в Ветлянской чума, но, приехав на место, врачи обнаруживают нечто странное: у большинства больных нет ни бубонов, ни черных струпьев, а кашель с кровью и «шить».
Смущенные странной разницей между нынешней болезнью и той, которая терзала деревню неделю назад, они телеграфируют новый диагноз: это эпидемическая пневмония - пневмотиф.
Морозов умер 28 декабря, а Григорьев 7 января 1879 года.
Фельдшер Васильев бежал, был пойман в соседней Енотаевке, и хотя по закону тех лет должен был быть расстрелян за нарушение карантинного кордона, был помилован и отправлен обратно (если возвращение в эпицентр эпидемии легочной чумы можно считать помилованием).
Дальнейшая его судьба неизвестна.
Наконец, 19 декабря главный санитарный врач Цвангман, даже не посетив деревню, диагностировал ее как чуму, вызвал невероятный переполох, добился военного кордона вокруг и потребовал значительные силы для борьбы с эпидемией.
Хочу еще раз предостеречь от высмеивания глупых врачей, неспособных поставить правильный диагноз.
Во-первых, все они (кроме презираемого нами Депнера) искупали свою вину, если она была, ценой жизни - и более высокую цену трудно себе представить.
Во-вторых, они были продуктом своей эпохи, и, получив соответствующее медицинское образование и мировоззрение, они в принципе не должны были это признавать – чумой в наших краях они в наши дни не болеют! В 1874 году известный ветеринарный врач, профессор Медико-хирургической академии, нынешний статский советник И.
И.
Равич сказал на открытой лекции:
В настоящее время русский человек должен быть скотом или свиньей, чтобы заразиться чумой.Чума была азиатской болезнью, происходящей от азиатской нечистоплотности и неряшливости, и даже в медицинских справочниках того времени она стояла особняком, в разделе «Азиатские болезни».Благодаря современной культуре Homo Sapiens полностью утратил способность заражаться чумой.
Даже если бы чума была диагностирована вовремя, она все равно не помогла бы уже больным - стрептомицин им бы очень помог, но до его изобретения пришлось ждать шестьдесят лет. В общем, не судите их строго с позиции постзнания - это не их вина.
Новость о море в станице Ветлянской, опубликованная в провинциальной газете где-то на третьей странице, после официального признания болезни чумой, мгновенно попала на редакционные страницы столичных, общероссийских, а затем и мировых газет: чума в Астраханской области! Российское общество отреагировало на это так, как должно: паникой, дикими слухами и неадекватными действиями.
Спрос на товары и продукцию из Астраханской области резко упал, но спрос и цены на дезинфицирующие жидкости по всей стране невероятно возросли, предоставив удачливым и предприимчивым фармацевтам возможность быстро и без хлопот разбогатеть.
Боялись астраханцев, а в Петербурге дело дворника Наума Прокофьева, у которого знаменитый профессор Боткин, светило русской медицины и личный врач императора, всю эту волну диагностировал чуму (а следовало бы сифилис), вызвало шум и панику.
Полностью остановлено движение транспорта через Енотаевский район по автодороге Астрахань-Москва, остановлена работа Ветлянской почтовой станции, начата подача дезинфицирующих жидкостей - карболовой кислоты, извести, уксуса.
В селе начались противочумные мероприятия: сжигание вещей погибших, дезинфекция домов и кладбищ, у населения собирались и сжигались вещи, привезенные из последнего турецкого похода (считалось, что чума была «турецкой»).
Изоляция, карантины, обтирание уксусом и захоронение умерших в известке, сжигание чумных домов: все эти меры известны со времен позднего Средневековья и они еще раз доказали свою полезность.
Примерно так это выглядело Болезнь пошла на спад, и 13 марта, прожив 42 дня после смерти последнего пациента, карантин с Ветлянской и окрестных деревень был снят. Умерло 436 человек, из примерно пятисот заболевших, а в окрестных населенных пунктах умерло около ста человек - цифра неточная, русских умерло около восьмидесяти, а калмыков трудно сосчитать.
Пятьсот погибших – это немного даже по меркам полумиллионного населения Астраханской области, но для многомиллионной империи это вообще нонсенс и на статистику не влияет. Между тем международные последствия были весьма серьезными.
Наши зарубежные партнеры выразили глубокую озабоченность, договорившись между собой, что ничего, кроме чумы, от дикой, по сути азиатской России, ждать не следует, а через некоторое время чуть не ввели карантин и эмбарго на российские товары.
Общество было глубоко потрясено: помимо увеличения потребления уксуса и количества испорченных желудков (самые напуганные люди пили его в профилактических целях), трагедия в станице Ветлянской привела к кратковременному всплеску интереса к санитарному состоянию городов.
Согласно господствовавшей в то время миазматической теории, все болезни происходили от плохого воздуха и гниющих нечистот, свалок и общего беспорядка.
За следующие пару месяцев по всей империи городские власти и волонтерские сообщества проделали большую работу по очистке мусорных баков, рынков и всяких бомжей.
Потом, конечно, все стало по-прежнему: социальная инерция, ничего не поделаешь.
А в Ветлянской на всякий случай сожгли рыбные промыслы, где когда-то работал приказчик Флавий (это тот, который грозил толпе бутылкой лимонада) - они воняли, а значит, вполне могли разносить чуму.
Вряд ли болезнь была завезена из Турции – скорее, именно в этот момент Астраханский чумной очаг вновь «проснулся».
С тех пор чума дремала в астраханских степях: с 1889 по 1916 год в правобережных волжских деревнях от чумы умерло около полутора тысяч человек; на юго-востоке Ростовской и северо-восточной Ставропольской областей в начале ХХ века тлели медленные, неторопливые эпидемии.
А в наши дни, если жизнь вдруг занесет вас в пустынные Поволжья, держитесь подальше от сурков и сусликов.
Она все еще здесь.
Автор: Сергей Ветров Оригинал
Теги: #Наука #здоровье #Читальный зал #карантин #истории #эпидемия #чума #Российская империя
-
Нижний Лист, Давай Перейдем На "Ты"?
19 Oct, 24 -
Принтеры Сходят С Ума Из-За Одного
19 Oct, 24 -
Shutterstock Платит Больше За Фотографии
19 Oct, 24 -
Проблемы С Набором Полей В Ff
19 Oct, 24
