- 17, Mar 2015
- #1
Благодаря своему организаторскому гению, великий основатель арийских культур создал в центре Азии в Иране народ, общество, вихрь бытия, который должен был светить миру во всех смыслах.
Колонии первобытных Арийцев распространились в Азии и в Европе, принося с собой свои нравы, свои культы и своих богов.
Из всех этих колоний ветвь индусских Арийцев приближается больше всего к первобытным Арийцам. Священные индусские книги Веды имеют для нас тройную цену.
Прежде всего, они приводят нас к очагу античной арийской религии блистающими лучами которой являются ведические гимны.
Затем, они дают нам ключ к Индии.
И наконец, они дают нам первую кристаллизацию основных идей эзотерической доктрины и вместе с тем, всех арийских религий.17
Сделаем краткий обзор содержания и ядра ведической религии.
Ничего не может быть проще и величавее этой религии, в которой глубокой натурализм сливается с трансцедентной духовностью.
Перед рассветом, глава семьи становится перед алтарем, воздвигнутым из земли, на котором горит огонь, зажженный посредством двух кусков сухого дерева.
В этой деятельности, глава семьи в одно и то же время и Отец, и Священнослужитель, и Царь жертвоприношения.
В то время – говорит ведический поэт, – когда заря восходит, подобно выкупавшейся и облекшейся в белоснежную одежду женщине, глава семьи произносит молитву, обращаясь к Уше (заре), к Савитри (солнцу) и к Асурам (духам жизни). Мать и сыновья льют в это время приготовленную из растения асклепия жидкость (сома) в огонь Агни, и поднимающееся пламя несет к невидимым Божествам очищенную молитву, слетающую с уст патриарха и главы семьи.
Настроение ведического поэта одинаково чуждо и эллинской чувственности (я говорю о народном греческом культе, а не об учении греческих посвященных), которая наделяет космические божества красивым человеческим телом, и еврейскому монотеизму, который молится Вездесущему, бесформенному, Предвечному.
Для ведического поэта природа – прозрачное покрывало, за которым живут неисповедимые Силы Божества.
К этим Силам он обращается с молитвой; он олицетворяет их, но не забывает, что это не более как метафоры.
Для него Савитри не столько солнце, сколько Вивасват – творческая сила жизни, одухотворящая солнечную систему.
Индра, божественный воин, который в своей золотой колеснице проезжает по небу, извергая гром и молнию, олицетворяет могущество солнца в атмосферической жизни, "в великой прозрачности воздушных пространств".
Когда они обращаются к Варуне (Уран Греков), Богу бесконечного, всеобъемлющего, лучезарного неба, ведические поэты поднимаются еще выше.
Если Индра символизирует творческую и воинствующую жизнь небес, то Варуна изображает неизменное величие Божества.
Ни что не может сравниться с великолепием его описания в гимнах Вед.
Солнце – Его око, небо – Его одежда, гроза – Его дыхание.
На незыблемых основах построил Он небо и землю и содержит их врозь.
Он все создал и все сохраняет.
Ничто не может выразить неисповедимое творчество Варуны; никто не может проникнуть в Него, но Он, всеведущий, видит все, что есть и что будет.
С вершин небес, где Он обитает в своем стовратом дворце, Он различает полет птиц в воздухе и следы кораблей на волнах.
Оттуда, с высоты своего золотого престола, он созерцает человеческие дела.
Он поддерживает порядок в мире и в обществе; он карает виновного, он изливает свое милосердие на кающегося грешника.
Крик истерзанной совести обращается к Нему; перед Его лицом грешник складывает бремя своих грехов. В некоторых отношениях ведическая Религия обильна ритуалами, в других – она высоко отвлеченна.
С Варуной она спускается в недра совести и раскрывает идею святости.18 Прибавим, что она поднимается до чистого понимания Единого Бога, Который проникает великое Целое и управляет им.
Между тем, грандиозные образы, которые льются широкими потоками из строф ведических гимнов, представляют лишь внешнюю оболочку Вед.
С идеей Агни, божественного огня, мы прикасаемся к самому ядру доктрины, к её эзотерической и трансцедентной основе.
В действительности, Агни является космической силой, всемирным началом.
Агни – не только огонь земной молнии и солнца; его истинная отчизна – невидимое мистическое небо, обитель вечного Света и первообразов всех вещей.
Рождения его бесконечны, сверкает ли он из куска дерева, в котором спит как зародыш в лоне матери, или же, как "Сын Волн" бросается с громовым шумом из небесных рек, где Ашвины (небесные всадники) зачали его.
Он – старейший между богами, первосвященник на небе так же, как и на земле, и он священнодействовал в обители Вивасват (небо или солнце) много ранее, чем Матарисва (молния) принесла его смертным, и чем Атарван и Ангиры, древние жертвоприносители, учредили его здесь на земле, как охранителя, хозяина и друга людей.
Владыка и производитель жертвы, Агни сделался носителем всех мистических учений о жертвоприношениях.
Он зарождает богов, он устрояет мир, он производит и сохраняет жизнь вселенной, короче – Агни есть космогоническая сила. Сома соответствует Агни.
В действительности, это – напиток из перебродившего растения, которое возливается при жертвоприношениях богам.
Но так же, как и Агни, он существует мистически.
Его высшая обитель находится в глубинах третьего неба, где Cypья (дочь солнца) очистила его и где его нашел Пушан (бог питающий). Из этой обители Сокол, символ молнии, или даже сам Агни похитил его у небесного Стрельца, у Гандхарвы, его охранителя, и принес его людям.
Боги выпили его и сделались бессмертными; люди, в свою очередь, станут бессмертными, когда выпьют его у Ямы, в обители блаженных.
А до тех пор напиток дарует им здесь, на земле, силу и долговечность; это – амброзия и вода обновления.
Она питает, проникает в растение, оживотворяет семя животных, вдохновляет поэта и дает полет молитве.
Душа неба и земли, Индры и Вишну, она составляет вместе с Агни неразделимую чету; чета эта зажгла солнце и звезды.19
Идея Агни и Сомы заключает в себе два основных начала вселенной; по учению эзотерической доктрины и каждой живой философии, Агни есть Вечно-мужественное, творческий Разум, чистый Дух; Сома есть Вечно женственное, Душа мира, лоно всех миров, видимых и невидимых для телесных очей, сама природа или тонкая материя в своих бесконечных трансформациях.20 Совершенное соединение этих двух сущностей составляет величайшую Сущность, суть самого Бога.
Из этих двух главных идей вытекает третья, не менее плодотворная.
Веды делают из космогонического акта непрестанное жертвоприношение.
Чтобы произвести все существующее, Высочайшая Сущность приносит Себя в жертву.
Она разделяется, что-бы выйти из своего единства.
Эта жертва рассматривается как источник всех отправлений природы.
Эта идея, поражающая с первого взгляда и чрезвычайно глубокая, когда вдумаешься в нее, содержит в зачатке всю теософическую доктрину инволюции Бога в мире, эзотерический синтез многобожия и единобожия.
Она вызывает к жизни Дионисийскую доктрину падения и искупления душ, расцвет которой мы найдем у Гермеса и у Орфея.
Отсюда же истекает учение о божественном Глаголе, провозглашенном Кришной и завершенном Иисусом Христом. Жертвоприношение огня со всеми его церемониями и молитвами, незыблемое средоточие ведического культа, делается таким образом олицетворением этого великого космогонического акта.
Веды придают первостепенное значение молитве, формуле призыва, которая сопровождает жертвоприношение.
Вот почему они делают из молитвы богиню Брахманаспати.
Вера в призывающую и созидающую силу человеческого слова, когда оно сопровождается могучим движением души или сильным порывом воли, есть источник всех культов и смысл всей египетской и халдейской мани.
Для ведических и брахманических жрецов, Асуры, невидимые духи, и Питрисы или души предков, совершенно реально присутствуют при жертвоприношении, размещаясь на траве кругом алтаря, привлеченные из своей невидимой обители огнем, пением и молитвой.
Наука, относящаяся к этой стороне культа, есть наука о иерархии невидимых духов. Что касается бессмертия души, Веды утверждают его совершенно определенно и ясно: "В человеке есть бессмертная часть; ее-то, о Агни, нужно согревать твоими лучами, воспламенять твоим огнем.
О Ятаведас, в блистающем теле, созданном тобою, принеси ее в обитель благочестивых!". Ведические поэты не только указывают на судьбу души, они тревожно ищут её происхождения.
"Откуда рождается душа? Души приходят к нам, уходят, снова возвращаются и снова уходят". Здесь в двух словах уже дается учение о перевоплощении, которое будет играть впоследствии такую первенствующую роль в брахманизме и буддизме, у египтян и у орфиков, в философии Пифагора и Платона, здесь намечается эта мистерия из мистерий, эта тайна из тайн.
Как после этого не признать в Ведах широкие основные линии органической религиозной системы, цельного философского понимания вселенной?
В них заключается не только глубокая интуиция относительно мировых истин, превышающих наблюдения разума, в них – единство и ширина взгляда по отношению природы, проникновение в связь её явлений.
Как прекрасный горный кристалл, сознание ведического поэта отражает солнце вечной истины и в его сверкающей призме уже играют и преломляются все лучи всемирной Теософии.
Основы вечной доктрины выступают здесь даже яснее, чем в иных священных книгах Индии и в других семитических или арийских религиях, благодаря необычайной смелости ведических поэтов и благодаря прозрачности этой первобытной религии, столь чистой и высокой.
В эту эпоху различия между мистериями и народным культом еще не существовало, но, читая внимательно Веды, позади отца семейства или поэта, поющего священные гимны, уже можно различить другое лицо, более важное; мудреца, риши, посвященного, от которого священнодействующий получал толкование истины.
Можно также убедиться, что эта истина передавалась благодаря непрерывающейся традиции, которая восходит до самых источников арийской расы. Таким образом мы видим, как арийский народ положил начало своей завоевательной и культурной миссии вдоль Инда и Ганга.
Невидимый гений Рамы, божественный Разум, Deva Nahousha, управляет им. Агни, священный огонь, переливается в его жилах.
Молодая заря освещает эти века юности, силы и мужества.
Семья создана, женщина пользуется уважением.
Она жрица очага, она создает священные гимны и сама поет их. "Да живет муж этой супруги сто осеней" – говорит поэт. Тогда умели любить жизнь, но точно так же умели и верить в потустороннее существование.
Царь жил во дворце, на холме, возвышавшемся над поселком.
Во время войны он выезжал на блистательной колеснице, в сверкающем вооружении, увенчанный тиарой.
Позднее, когда брахманы укрепили свой авторитет, рядом с великолепным дворцом Махараджи или великого царя, возникли каменные пагоды, откуда изошли искусства, поэзия и драма богов, изображавшаяся мимикой и пением священных танцовщиц.
В те времена существовали касты, но не было насилия и не было стеснительных преград.
Воин был в то же время жрецом, и жрец – воином, оставаясь одновременно слугой царя и совершая богослужение.
Позднее появляется новое лицо, смиренное на вид, но имеющее великое будущее, с отпущенными волосами и бородой, полунагое, покрытое рубищем: это муни, отшельник, он живет близ священных озер в дикой пустыне, где и предается медитации и аскетизму.
От времени до времени он является к предводителю или царю, чтобы усовестить его.
Часто его отталкивают, не слушают, но в то же время его уважают и боятся.
Он уже начинает проявлять страшную власть. Между царем, красующимся на своей золотой колеснице, окруженным своими воинами, и этим муни, почти нагим, не имеющим иного оружия, кроме своей мысли, слова и взгляда, возникнет со временем великая борьба.
И торжествующим победителем будет не царь; победителем будет отшельник, оборванный, исхудалый нищий, потому что на его стороне будет знание и сильная воля. История этой борьбы и есть история самого брахманизма, а позднее и буддизма, и в ней сосредоточивается почти вся история Индии.
Колонии первобытных Арийцев распространились в Азии и в Европе, принося с собой свои нравы, свои культы и своих богов.
Из всех этих колоний ветвь индусских Арийцев приближается больше всего к первобытным Арийцам. Священные индусские книги Веды имеют для нас тройную цену.
Прежде всего, они приводят нас к очагу античной арийской религии блистающими лучами которой являются ведические гимны.
Затем, они дают нам ключ к Индии.
И наконец, они дают нам первую кристаллизацию основных идей эзотерической доктрины и вместе с тем, всех арийских религий.17
Сделаем краткий обзор содержания и ядра ведической религии.
Ничего не может быть проще и величавее этой религии, в которой глубокой натурализм сливается с трансцедентной духовностью.
Перед рассветом, глава семьи становится перед алтарем, воздвигнутым из земли, на котором горит огонь, зажженный посредством двух кусков сухого дерева.
В этой деятельности, глава семьи в одно и то же время и Отец, и Священнослужитель, и Царь жертвоприношения.
В то время – говорит ведический поэт, – когда заря восходит, подобно выкупавшейся и облекшейся в белоснежную одежду женщине, глава семьи произносит молитву, обращаясь к Уше (заре), к Савитри (солнцу) и к Асурам (духам жизни). Мать и сыновья льют в это время приготовленную из растения асклепия жидкость (сома) в огонь Агни, и поднимающееся пламя несет к невидимым Божествам очищенную молитву, слетающую с уст патриарха и главы семьи.
Настроение ведического поэта одинаково чуждо и эллинской чувственности (я говорю о народном греческом культе, а не об учении греческих посвященных), которая наделяет космические божества красивым человеческим телом, и еврейскому монотеизму, который молится Вездесущему, бесформенному, Предвечному.
Для ведического поэта природа – прозрачное покрывало, за которым живут неисповедимые Силы Божества.
К этим Силам он обращается с молитвой; он олицетворяет их, но не забывает, что это не более как метафоры.
Для него Савитри не столько солнце, сколько Вивасват – творческая сила жизни, одухотворящая солнечную систему.
Индра, божественный воин, который в своей золотой колеснице проезжает по небу, извергая гром и молнию, олицетворяет могущество солнца в атмосферической жизни, "в великой прозрачности воздушных пространств".
Когда они обращаются к Варуне (Уран Греков), Богу бесконечного, всеобъемлющего, лучезарного неба, ведические поэты поднимаются еще выше.
Если Индра символизирует творческую и воинствующую жизнь небес, то Варуна изображает неизменное величие Божества.
Ни что не может сравниться с великолепием его описания в гимнах Вед.
Солнце – Его око, небо – Его одежда, гроза – Его дыхание.
На незыблемых основах построил Он небо и землю и содержит их врозь.
Он все создал и все сохраняет.
Ничто не может выразить неисповедимое творчество Варуны; никто не может проникнуть в Него, но Он, всеведущий, видит все, что есть и что будет.
С вершин небес, где Он обитает в своем стовратом дворце, Он различает полет птиц в воздухе и следы кораблей на волнах.
Оттуда, с высоты своего золотого престола, он созерцает человеческие дела.
Он поддерживает порядок в мире и в обществе; он карает виновного, он изливает свое милосердие на кающегося грешника.
Крик истерзанной совести обращается к Нему; перед Его лицом грешник складывает бремя своих грехов. В некоторых отношениях ведическая Религия обильна ритуалами, в других – она высоко отвлеченна.
С Варуной она спускается в недра совести и раскрывает идею святости.18 Прибавим, что она поднимается до чистого понимания Единого Бога, Который проникает великое Целое и управляет им.
Между тем, грандиозные образы, которые льются широкими потоками из строф ведических гимнов, представляют лишь внешнюю оболочку Вед.
С идеей Агни, божественного огня, мы прикасаемся к самому ядру доктрины, к её эзотерической и трансцедентной основе.
В действительности, Агни является космической силой, всемирным началом.
Агни – не только огонь земной молнии и солнца; его истинная отчизна – невидимое мистическое небо, обитель вечного Света и первообразов всех вещей.
Рождения его бесконечны, сверкает ли он из куска дерева, в котором спит как зародыш в лоне матери, или же, как "Сын Волн" бросается с громовым шумом из небесных рек, где Ашвины (небесные всадники) зачали его.
Он – старейший между богами, первосвященник на небе так же, как и на земле, и он священнодействовал в обители Вивасват (небо или солнце) много ранее, чем Матарисва (молния) принесла его смертным, и чем Атарван и Ангиры, древние жертвоприносители, учредили его здесь на земле, как охранителя, хозяина и друга людей.
Владыка и производитель жертвы, Агни сделался носителем всех мистических учений о жертвоприношениях.
Он зарождает богов, он устрояет мир, он производит и сохраняет жизнь вселенной, короче – Агни есть космогоническая сила. Сома соответствует Агни.
В действительности, это – напиток из перебродившего растения, которое возливается при жертвоприношениях богам.
Но так же, как и Агни, он существует мистически.
Его высшая обитель находится в глубинах третьего неба, где Cypья (дочь солнца) очистила его и где его нашел Пушан (бог питающий). Из этой обители Сокол, символ молнии, или даже сам Агни похитил его у небесного Стрельца, у Гандхарвы, его охранителя, и принес его людям.
Боги выпили его и сделались бессмертными; люди, в свою очередь, станут бессмертными, когда выпьют его у Ямы, в обители блаженных.
А до тех пор напиток дарует им здесь, на земле, силу и долговечность; это – амброзия и вода обновления.
Она питает, проникает в растение, оживотворяет семя животных, вдохновляет поэта и дает полет молитве.
Душа неба и земли, Индры и Вишну, она составляет вместе с Агни неразделимую чету; чета эта зажгла солнце и звезды.19
Идея Агни и Сомы заключает в себе два основных начала вселенной; по учению эзотерической доктрины и каждой живой философии, Агни есть Вечно-мужественное, творческий Разум, чистый Дух; Сома есть Вечно женственное, Душа мира, лоно всех миров, видимых и невидимых для телесных очей, сама природа или тонкая материя в своих бесконечных трансформациях.20 Совершенное соединение этих двух сущностей составляет величайшую Сущность, суть самого Бога.
Из этих двух главных идей вытекает третья, не менее плодотворная.
Веды делают из космогонического акта непрестанное жертвоприношение.
Чтобы произвести все существующее, Высочайшая Сущность приносит Себя в жертву.
Она разделяется, что-бы выйти из своего единства.
Эта жертва рассматривается как источник всех отправлений природы.
Эта идея, поражающая с первого взгляда и чрезвычайно глубокая, когда вдумаешься в нее, содержит в зачатке всю теософическую доктрину инволюции Бога в мире, эзотерический синтез многобожия и единобожия.
Она вызывает к жизни Дионисийскую доктрину падения и искупления душ, расцвет которой мы найдем у Гермеса и у Орфея.
Отсюда же истекает учение о божественном Глаголе, провозглашенном Кришной и завершенном Иисусом Христом. Жертвоприношение огня со всеми его церемониями и молитвами, незыблемое средоточие ведического культа, делается таким образом олицетворением этого великого космогонического акта.
Веды придают первостепенное значение молитве, формуле призыва, которая сопровождает жертвоприношение.
Вот почему они делают из молитвы богиню Брахманаспати.
Вера в призывающую и созидающую силу человеческого слова, когда оно сопровождается могучим движением души или сильным порывом воли, есть источник всех культов и смысл всей египетской и халдейской мани.
Для ведических и брахманических жрецов, Асуры, невидимые духи, и Питрисы или души предков, совершенно реально присутствуют при жертвоприношении, размещаясь на траве кругом алтаря, привлеченные из своей невидимой обители огнем, пением и молитвой.
Наука, относящаяся к этой стороне культа, есть наука о иерархии невидимых духов. Что касается бессмертия души, Веды утверждают его совершенно определенно и ясно: "В человеке есть бессмертная часть; ее-то, о Агни, нужно согревать твоими лучами, воспламенять твоим огнем.
О Ятаведас, в блистающем теле, созданном тобою, принеси ее в обитель благочестивых!". Ведические поэты не только указывают на судьбу души, они тревожно ищут её происхождения.
"Откуда рождается душа? Души приходят к нам, уходят, снова возвращаются и снова уходят". Здесь в двух словах уже дается учение о перевоплощении, которое будет играть впоследствии такую первенствующую роль в брахманизме и буддизме, у египтян и у орфиков, в философии Пифагора и Платона, здесь намечается эта мистерия из мистерий, эта тайна из тайн.
Как после этого не признать в Ведах широкие основные линии органической религиозной системы, цельного философского понимания вселенной?
В них заключается не только глубокая интуиция относительно мировых истин, превышающих наблюдения разума, в них – единство и ширина взгляда по отношению природы, проникновение в связь её явлений.
Как прекрасный горный кристалл, сознание ведического поэта отражает солнце вечной истины и в его сверкающей призме уже играют и преломляются все лучи всемирной Теософии.
Основы вечной доктрины выступают здесь даже яснее, чем в иных священных книгах Индии и в других семитических или арийских религиях, благодаря необычайной смелости ведических поэтов и благодаря прозрачности этой первобытной религии, столь чистой и высокой.
В эту эпоху различия между мистериями и народным культом еще не существовало, но, читая внимательно Веды, позади отца семейства или поэта, поющего священные гимны, уже можно различить другое лицо, более важное; мудреца, риши, посвященного, от которого священнодействующий получал толкование истины.
Можно также убедиться, что эта истина передавалась благодаря непрерывающейся традиции, которая восходит до самых источников арийской расы. Таким образом мы видим, как арийский народ положил начало своей завоевательной и культурной миссии вдоль Инда и Ганга.
Невидимый гений Рамы, божественный Разум, Deva Nahousha, управляет им. Агни, священный огонь, переливается в его жилах.
Молодая заря освещает эти века юности, силы и мужества.
Семья создана, женщина пользуется уважением.
Она жрица очага, она создает священные гимны и сама поет их. "Да живет муж этой супруги сто осеней" – говорит поэт. Тогда умели любить жизнь, но точно так же умели и верить в потустороннее существование.
Царь жил во дворце, на холме, возвышавшемся над поселком.
Во время войны он выезжал на блистательной колеснице, в сверкающем вооружении, увенчанный тиарой.
Позднее, когда брахманы укрепили свой авторитет, рядом с великолепным дворцом Махараджи или великого царя, возникли каменные пагоды, откуда изошли искусства, поэзия и драма богов, изображавшаяся мимикой и пением священных танцовщиц.
В те времена существовали касты, но не было насилия и не было стеснительных преград.
Воин был в то же время жрецом, и жрец – воином, оставаясь одновременно слугой царя и совершая богослужение.
Позднее появляется новое лицо, смиренное на вид, но имеющее великое будущее, с отпущенными волосами и бородой, полунагое, покрытое рубищем: это муни, отшельник, он живет близ священных озер в дикой пустыне, где и предается медитации и аскетизму.
От времени до времени он является к предводителю или царю, чтобы усовестить его.
Часто его отталкивают, не слушают, но в то же время его уважают и боятся.
Он уже начинает проявлять страшную власть. Между царем, красующимся на своей золотой колеснице, окруженным своими воинами, и этим муни, почти нагим, не имеющим иного оружия, кроме своей мысли, слова и взгляда, возникнет со временем великая борьба.
И торжествующим победителем будет не царь; победителем будет отшельник, оборванный, исхудалый нищий, потому что на его стороне будет знание и сильная воля. История этой борьбы и есть история самого брахманизма, а позднее и буддизма, и в ней сосредоточивается почти вся история Индии.