ОРФЕЙ (Мистерии Диониса)

Как трепещут они в необъятной вселенной, как они вьются и ищут друг друга, эти бесчисленные души, которые исходят из единой великой Души Мира! они падают с планеты на планету и оплакивают в бездне забытую отчизну.

Это – твоя слезы, Дионис.

О, великий Дух, о божественный Освободитель, прими обратно твоих дочерей в твое лоно неизреченного света. Орфический отрывок Эвридика! о божественный Свет! проговорил Орфей умирая.

– Эвридика! – простонали обрываясь семь струн его лиры.

– И его голова, уносимая навсегда потоком времен, продолжает призывать: Эвридика! Эвридика!

Легенда Орфея

Глава 1

Доисторическая Греция

Вакханки

Появление Орфея

В святилищах Аполлона, которые владели Орфическим преданием, во время весеннего равноденствия, праздновалось мистическое торжество.

Это было время, когда нарциссы расцветали вновь у источника Кастальского.

Треножники и лиры храма звучали сами собой и были знамения, что невидимый Бог возвращается из страны гиперборейской на колеснице, влекомой лебедями.

И тогда великая жрица, в одеждах Музы, увенчанная лаврами, с священной повязкой на челе, начинала петь посвященным гимн о рождении Орфея, сына Аполлона и жрицы священного храма.

Она призывала душу Орфея, отца мистов, создателя священных мелодий, властителя душ, Орфея бессмертного и трижды увенчанного: в аду, на земле и в небесах, шествующего с звездою на челе, среди Светил и Богов.

Мистическое пение дельфийской жрицы давало указание на одну из тайн, хранимых жрецами Аполлона и неведомых непосвященной толпе.

Орфей был животворящим гением священной Греции, будителем её божественной души.

Его лира о семи струнах обнимала всю вселенную.

Каждая из струн соответствовала также одному из состояний человеческой души и содержала закон одной науки и одного искусства.

Мы потеряли ключ к её полной гармонии, но её различные тона никогда не переставали звучать для человечества. Теургический импульс и веяние духа Диониса, которые Орфей сумел сообщить Греции, перебросились позднее в Европу.

Наш век перестает верить в красоту жизни, и если, не смотря ни на что, он продолжает сохранять о ней воспоминание, исполненное тайной и непреодолимой надежды, этим он обязан великому Вдохновителю – Орфею.

Преклонимся перед этим великим посвященным Греции, перед Отцом Поэзии и Музыки, понимая последние как откровения вечной истины.

Но прежде чем извлекать историю Орфея из преданий святилища, посмотрим, что представляла собой Греция при его появлении.

Это было в эпоху Моисея, пять веков до Гомера, тринадцать веков до Христа.

Индия погружалась в свою Кали-Югу, в века темноты, и являла лишь тень своего прежнего величия.

Ассирия, благодаря вавилонской тирании, спустила в мир бич анархии и продолжала топтать Азию.

Египет, все еще крепкий наукой своих жрецов и своих фараонов, противодействовал всеми своими силами этому всеобщему разложению; но влияние его останавливалось у Евфрата и у Средиземного моря.

Израиль развернул в пустыне знамя единого Бога, внушенного ему гремящим голосом Моисея, но отголосок этого клича еще не пронесся над землей.

Греция того времени была поглощена религией и политикой.

Гористый полуостров, развернувший свои тонкие вырезы на лазури Средиземного моря и окруженный гирляндой островов, был населен с незапамятных времен отпрыском белой расы, близкой к Гетам, Скифам и первобытным Кельтам.

Эта раса подвергалась смешениям и получала воздействия со стороны всех предшествовавших цивилизаций.

Колонисты из Индии, Египта и Финикии толпились на её берегах, населяли её мысы и вносили в её долины разнообразные обычаи и верования.

Множество кораблей с распущенными парусами скользили между ногами колосса Родосского, опиравшегося на каменные стены своей гавани.

Цикладское море, где в ясные дни мореплаватель может увидать то тот, то другой остров, выплывающий на горизонте, – было все испещрено красными кораблями Финикийцев и черными галерами лидийских пиратов.

Они уносили внутри своих кораблей все богатства Азии и Африки: слоновую кость, расписную посуду, сирийские ткани, золотые кубки, пурпур и жемчуг, часто и женщин, похищенных на каком-либо пустынном берегу.

Благодаря постоянному скрещиванию рас, образовалось гармоническое и легкое наречие, смесь первобытного кельтского, зендского, санскритского и финикийского.

Этот язык, который величие океана изображал именем Посейдон, а ясность небес – именем Уран, подражал всем голосам природы, начиная с щебетания птиц до удара мечей и шума грозы.

Язык Эллады был многоцветен как её темно-синее море с переливающейся лазурью, много звучен, как тревожные волны, то журчащие в её заливах,то разбивающиеся с ропотом о бесчисленные подводные рифы, – poluphlosboïo Thalassa, как говорит Гомер.

Во главе этих купцов или пиратов стояли часто жрецы, которые распоряжались ими.



Они скрывали в своей барке деревянные изваяния какого-нибудь божества; изваяние было, без сомнения, грубо вырезано, но моряки тех времен высказывали ему такое же поклонение, какое многие из наших матросов оказывают мадонне; но жрецы эти обладали, тем не менее, известным количеством знаний и божество, которое они переносили из своего храма в чужую страну, представляло для них определенное понятие о природе, совокупность законов, а вместе с тем и религиозную и общественную организацию.



Ибо в то времена вся руководящая жизнь исходила из святилищ. В Аргосе поклонялись Юноне, в Аркадии – Артемиде; в Коринфе финикийская Астарта превратилась в Афродиту, рожденную из пены морской. Некоторые эзотерические наставники появились в Аттике.

Египетские колонисты перенесли в Элевсис культ Изиды под видом Деметры (Цереры), матери Богов.

Эрехтей основал между горой Гиметтой и Пентеликом культ Богини-Девы, дочери неба, покровительницы маслины и мудрости.

Во время враждебных нашествий, при первом знаке тревоги, население укрывалось в Акрополе, теснясь вокруг богини и вымаливая у неё победу. Над местными божествами царило несколько космогонических богов.

Но в уединении, на своих высоких горах, вытесненные блестящим кортежем божеств, представлявших женское начало, они имели мало влияния.

Бог солнечного цикла, Аполлон дельфийский,1 уже существовал, но не играл еще выдающейся роли.

У подножия снеговых вершин Иды, на высотах Аркадии и под дубами Додона, жили жрецы Зевса Вседержителя.

Но народ предпочитал таинственному и всемирному Богу своих богинь, которые представляли собою природу в её могуществе, с её силами, ласкающими или грозящими.

Подземные реки Аркадии, горные пещеры, спускающиеся до глубоких недр земли, вулканические извержения на островах Эгейского моря, вызывали с давних времен у Греков наклонность к обоготворению таинственных сил земли.

Благодаря этому, и на её высотах, и в её глубинах природу познавали, боялись и почитали.

Но в виду того, что все эти божества не сливались в религиозном синтезе, между ними происходила ожесточенная война.

Враждебные храмы, соперничающие города, разъединенные религиозными обрядами и честолюбием жрецов и королей, народы, разделенные различием богослужения, – все ненавидели друг друга и вели между собой кровавые битвы.

Позади Греции находилась дикая и суровая Фракия.

К северу, цепи гор, покрытые гигантскими дубами и увенчанные скалистыми вершинами, следовали одна за другой, то понижаясь, то повышаясь, то развертываясь огромными амфитеатрами.

Северные ветры взрывали лесистые горные склоны и частые грозы проносились над их вершинами.

Пастухи горных долин и воины равнин принадлежали к сильной белой расе Дорийцев.

Эта мужественная раса, отличалась в своей красоте – резко очерченными чертами и решительным характером, а в безобразии – тем устрашающим и в то же время величественным выражением, которое служить отличием маски Медузы и античных Горгон.

Как все древние народы, получившие свою организацию из центров мистерий, каковы Египет, Израиль и Этрурия, – Греция также имела свою священную географию, по которой каждая страна становилась символом той или другой области духа, разумной и сверхфизической.

Почему Греки почитали всегда Фракию2 за священную страну мира и истинную родину Муз? Потому что на её высоких горах находились самые древние святилища Кроноса, Зевса и Урана.

Оттуда спустились в священных мольпических рифмах Поэзия, Законы и священные Искусства. Баснословные поэты Фракии убеждают в этом.

Возможно, что имена Тамариса, Линоса и Амфиона соответствуют действительным личностям, но на языке храмов они олицетворяют прежде всего три рода поэзии. В тогдашних храмах история писалась не иначе, как аллегорически.

Личность была ничто, доктрина и дело – все.

Тамарис, который воспевал борьбу Титанов и был ослеплен Музами, олицетворяет поражение космогонической поэзии и победу новых веяний.

Линос, который ввел в Грецию меланхолические песни Азии и был убит Геркулесом, указывает на вторжение во Фракию чувствительной поэзии, слезливой и сладострастной, которая вначале оттолкнула от себя мужественный дух северных Дорийцев.

Тот же Линос означает и победу лунного культа над солнечным.



Наоборот, Амфион, который, судя по аллегорической легенде, приводил своими песнями камни в движение и воздвигал целые храмы звуками своей лиры, – представляет собою ту пластическую силу, которая таилась в солнечном мифе и в дорической поэзии, отражаясь на эллинском искусстве и на всей эллинской цивилизации.3

Совсем иным светом сияет Орфей.

Он просвечивает на протяжении веков лучом индивидуального творческого гения, душа которого трепетала любовью к Вечно женственному, и на эту любовь отвечало такой же любовью то вечное Начало, что живет и дрожит под тройным видом в Природе, в Человечестве и в Небесах.

Поклонение святилищам, предания посвященных, голоса поэтов, мысль философов и более всего остального: его творение, прекрасная Греция, – свидетельствует о его живой реальности! В эту эпоху Фракия была добычей ожесточенной борьбы.

Солнечные культы и культы лунные оспаривали одни у других главенство.

Эта борьба между поклонниками солнца и луны не была – как можно бы подумать – пустой распрей двух суеверий; эти два культа представляли две теологии, две космогонии, и две общественные организации совершенно противоположного характера.

Культы Урана и солнечный имели свои храмы на возвышенностях и на горах; представителями их были жрецы и они обладали строгими законами.

Лунные культы царили в лесах, в глубине долин и имели жрицами женщин; они отличались сладострастными обрядами, беспорядочным применением оккультных искусств и наклонностью к оргиазму.

Между жрецами солнца и жрицами луны происходила борьба на жизнь и смерть.

То была борьба полов, идущая из древности, открытая или замаскированная, никогда не прекращавшаяся между началом мужским и началом женским, наполняющая своими превратностями всемирную историю и в которой отражается тайна миров.

Так же, как совершенное соединение мужского и женского начала образует самую суть и тайну божественности, так и равновесие этих двух начал – может одно лишь производить великие цивилизации.

Всюду, во Фракии как и в Греции, боги мужского начала, космогонические и солнечные, – принуждены были удалиться на высокие горы в безлюдье пустынных местностей.

Народ предпочитал им тревожный характер божеств женского начала, которые вызывали к жизни опасные страсти и слепые силы природы.

Эти культы приписывали высшему божеству женское начало. Последствием этого появились страшные излишества.

У фракийцев жрицы луны или тройной Гекаты захватили верховную власть, овладев древним культом Вакха и придав ему страшный и кровавый характер.

Как признак своей победы, они приняли имя Вакханок, чтобы подчеркнуть свое главенство, верховное царство женщины, её господство над мужчиной.

Поочередно то волшебницы, то соблазнительницы, то жрицы кровавых человеческих жертв, они устраивали свои святилища в уединенных равнинах.

В чем же состояло мрачное очарование, которое притягивало одинаково и мужчин и женщин в эти пустынные места, заросшие роскошной растительностью?

Обнаженные формы, похотливые танцы в лесных чащах.

Крики, хохот, и сотни вакханок бросалось на любопытного чужеземца, чтобы повергнуть его на землю.

Он должен был выразить полную покорность и подвергнуться их церемониям и обрядам, или же погибнуть.

Вакханки приручали пантер и львов, которые должны были участвовать в их празднествах.

По ночам они поклонялись перед тройной Гекатой; затем, в бешеных круговых плясках вызывали подземного Вакха, двуполого и с лицом быка.4 Но горе чужеземцу, горе жрецу Юпитера или Аполлона, приблизившемуся, чтобы подсматривать за ними: его беспощадно растерзывали в куски.

Первые вакханки были таким образом друидессами Греции.

Многие из начальников Фракии оставались верными древнему мужскому культу.

Но вакханки проникли к некоторым из фракийских царей, которые соединяли в своей жизни варварские нравы с азиатской роскошью и утонченностью.

Они их соблазнили сладострастием и укротили страхом. Таким образом, Боги разделили Фракию на два враждебные лагеря.

Но жрецы Юпитера и Аполлона, уединившиеся на пустынных, озаряемых молниями вершинах, были бессильны перед Гекатой, которая приобретала все больше влияния в знойных долинах, и оттуда начинала угрожать алтарям сынов Света.

В эту эпоху во Фракии появился молодой человек из царского рода, обладавший непобедимой силой обаяния.

Его считали сыном одной из жриц Аполлона.

Его музыкальный голос производил необычайное очарование.

Он говорил о Богах с особым, ему одному свойственным ритмом и на нем была ясная печать вдохновения.

Его белокурые волосы, гордость Дорийцев, падали золотистыми волнами на плечи, а музыка его речей проникала до глубины души.

Его темно-голубые глаза сияли нежно и проникновенно и взгляд их был полон магической силы.

Свирепые фракийцы боялись его взгляда, но женщины, всегда чувствовали более тонко, говорили, что в его глазах соединялся могучий свет солнца с нежным сиянием луны.

Даже и вакханки, привлеченные его красотой, бродили вокруг него, жадно прислушиваясь к его непонятным для них речам. Так продолжалось некоторое время, пока молодой человек, которого называли сыном Аполлона, не исчез внезапно.

Говорили что он умер и спустился в ад. В действительности, он удалился втайне в Самофрас, затем в Египет, где и попросил убежища у жрецов Мемфиса.

Приобщившись к их мистериям, он через двадцать лет возвратился на родину под новым именем, которое получил при посвящена после ряда выдержанных испытаний, от своих учителей.

В этом имени выражалась его миссия; он назывался теперь Орфей или Арфа,5 что означает исцеляющий светом. Самое древнее святилище Юпитера возвышалось тогда на горе Каукаион.

В древние времена его иерофанты считались великими первосвященниками.

С вершин этой горы они господствовали над всей Фракией, но с тех пор как божества долин приобрели перевес, их приверженцы сохранились лишь в небольшом числе, и храм их почти опустел.

Жрецы горы Каукаион приняли посвященного египетского храма как спасителя.

Своими знаниями и своим энтузиазмом, Орфей увлек большую часть Фракии, совершенно преобразил культ Вакха и укротил Вакханок. Скоро его влияние проникло во все святилища Греции.

Он установил первенствующее значение Зевса во Фракии и Аполлона в Дельфах, где и положил основу для трибунала Амфиктионов, который привел Грецию к общественному единству; и, наконец, созданием Мистерий он сформировал религиозную душу своей родины.

Ибо, на вершине посвящения он слил религию Зевса с религией Диониса в единую мировую идею.

В его поучениях посвященные получали чистый свет духовных истин, и этот же свет достигал до народных масс, но умеряемый и прикрытый покровом поэзии и очаровательных празднеств.

Таким образом, Орфей стал первосвященником Фракии, великим жрецом Олимпийского Зевса, а для посвященных – Учителем, раскрывшим значение небесного Диониса.