Гадкий утенок ( Г. Х. Андерсен )

Хорошо было за городом! Стояло лето.

Золотилась рожь, зеленел овес, сено было сметано в стога; по зеленому лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски - этому языку он выучился у матери.

За полями и лугами тянулись большие леса, а в лесах были глубокие озера.

Да, хорошо было за городом! Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окруженная глубокими канавами с водой; от стен дома до самой воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли стоять под самыми крупными листьями во весь рост.

В чаще лопуха было глухо и дико, как в самом густом лесу, и вот там-то сидела на яйцах утка.

Она должна была выводить утят, и ей это порядком надоело, потому что сидела она уже давно и ее редко навещали - другим уткам больше нравилось плавать по канавам, чем сидеть в лопухах да крякать с нею.

Наконец яичные скорлупки затрещали.

- Пип! Пип! - запищало внутри.

Все яичные желтки ожили и высунули головки.

- Кряк! Кряк! - сказала утка.

Утята быстро выкарабкались из скорлупы и стали озираться кругом под зелеными листьями лопуха; мать не мешала им - зеленый цвет полезен для глаз.

- Ах, как велик мир! - сказали утята.

Еще бы! Тут было куда просторнее, чем в скорлупе.

- Уж не думаете ли вы, что тут и весь мир? - сказала мать.

- Какое там! Он тянется далеко-далеко, туда, за сад, в поле, но там я отроду не бывала!.. Ну что, все вы тут? И она встала.

- Ах нет, не все.

Самое большое яйцо целехонько! Да когда же этому будет конец! Я скоро совсем потеряю терпение.

И она уселась опять.

- Ну, как дела? - спросила старая утка, которая пришла ее навестить.

- Да вот с одним яйцом никак не управлюсь, - сказала молодая утка.

- Все не лопается.

Зато посмотри-ка на малюток! Просто прелесть! Все, как один, - в отца.

- А ну-ка покажи мне яйцо, которое не лопается, - сказала старая утка.

- Наверняка это индюшечье яйцо.

Вот точно так же и меня однажды провели.

Ну и было же мне с этими индюшатами хлопот, скажу я тебе! Никак не могла заманить их в воду.

Уж я и крякала, и толкала - не идут, да и только! Ну-ка, покажи яйцо.

Так и есть! Индюшечье! Брось его да ступай учи деток плавать! - Посижу уж еще! - сказала молодая утка.

- Столько сидела, что можно и еще посидеть.

- Как угодно! - сказала старая утка и ушла.

Наконец лопнуло и большое яйцо.

- Пип! Пип! - пропищал птенец и вывалился из яйца.

Но какой же он был большой и гадкий! Утка оглядела его.

- Ужасно велик! - сказала она.

- И совсем не похож на остальных! Уж не индюшонок ли это, в самом деле? Ну да в воде-то он у меня побывает, силой да загоню! На другой день погода стояла чудесная, зеленый лопух был залит солнцем.

Утка со всею своею семьей отправилась к канаве.

Бултых! - и она очутилась в воде.

- Кряк! Кряк! - позвала она, и утята один за другим тоже побултыхались в воду.

Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед.

Лапки у них так и работали, и даже некрасивый серый утенок не отставал от других.

- Какой же это индюшонок? - сказала утка.

- Вон как славно гребет лапками! И как прямо держится! Нет, мой он, мой родненький.

Да он вовсе и не дурен, как посмотришь на него хорошенько.

Ну, живо, живо за мной! Сейчас я введу вас в общество, представлю вас на птичьем дворе.

Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да берегитесь кошек! Скоро добрались и до птичьего двора.

Батюшки! Что тут был за шум! Два утиных семейства дрались из-за одной головки угря, а кончилось тем, что головка досталась кошке.

- Вот видите, как бывает на свете! - сказала утка и облизнула язычком клюв - она и сама была не прочь отведать угриной головки.

- Ну-ну, шевелите лапками! - сказала она утятам.

- Крякните и поклонитесь вон той старой утке! Она здесь знатнее всех.

Она испанской породы и потому такая жирная.

Видите, у нее на лапке красный лоскут.

Как красиво! Это высшее отличие, какого только может удостоиться утка.

Это значит, что ее не хотят потерять, - по этому лоскуту ее узнают и люди и животные.

Ну, живо! Да не держите лапки вовнутрь! Благовоспитанный утенок должен выворачивать лапки наружу, как отец и мать.

Вот так! Смотрите! Теперь наклоните голову и скажите: "Кряк!" Так они и сделали.

Но другие утки оглядели их и сказали громко: - Ну вот, еще целая орава! Как будто нас мало было? А один-то какой безобразный! Уж его-то мы не потерпим! И сейчас же одна утка подлетела и клюнула его в затылок.

- Оставьте его! - сказала утка-мать.

- Ведь он вам ничего не сделал! - Положим, но он такой большой и странный! - ответила чужая утка.

- Ему надо задать хорошенько.

- Славные у тебя детки! - сказала старая утка с красным лоскутом на лапе.

- Все славные, вот только один.

Этот не удался! Хорошо бы его переделать! - Это никак невозможно, ваша милость! - ответила утка-мать.

- Он некрасив, но у него доброе сердце.

А плавает он не хуже, смею даже сказать - лучше других.

Я думаю, со временем он выровняется и станет поменьше.

Он слишком долго пролежал в яйце, оттого и не совсем удался.

И она почесала у него в затылке и огладила перышки.

- К тому же он селезень, а селезню красота не так уж нужна.

Я думаю, он окрепнет и пробьет себе дорогу.

- Остальные утята очень, очень милы! - сказала старая утка.

- Ну, будьте как дома, а найдете угриную головку, можете принести ее мне.

Вот утята и устроились как дома.

Только бедного утенка, который вылупился позже всех и был такой безобразный, клевали, толкали и дразнили решительно все - и утки и куры.

- Больно велик! - говорили они.

А индейский петух, который родился со шпорами на ногах и потому воображал себя императором, надулся и, словно корабль на всех парусах, подлетел к утенку, поглядел на него и сердито залопотал; гребешок у него так и налился кровью.

Бедный утенок просто не знал, что ему делать, куда деваться.

И надо же ему было уродиться таким безобразным, что весь птичий двор смеется над ним!.. Так прошел первый день, а потом пошло еще хуже.

Все гнали бедного утенка, даже братья и сестры сердито говорили ему: - Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод! А мать прибавляла: Глаза бы на тебя не глядели! Утки щипали его, куры клевали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.

Не выдержал утенок, перебежал двор - и через изгородь! Маленькие птички испуганно вспорхнули из кустов.

"Это оттого, что я такой безобразный!" - подумал утенок, закрыл глаза и пустился дальше.

Бежал-бежал, пока не очутился в болоте, где жили дикие утки.

Усталый и печальный, пролежал он тут всю ночь.

Утром дикие утки поднялись из гнезд и увидали нового товарища.

- Это что за птица? - спросили они.

Утенок вертелся и кланялся во все стороны, как умел.

- Ну и страшилище ты! - сказали дикие утки.

- Впрочем, нам все равно, только не думай породниться с нами.

Бедняжка! Где уж ему было думать об этом! Только бы позволили ему посидеть в камышах да попить болотной водицы.

Два дня провел он в болоте.

На третий день явились два диких гусака.

Они лишь недавно вылупились из яиц и поэтому очень важничали.

- Слушай, дружище! - сказали они.

- Ты такой урод, что, право, нравишься нам! Хочешь летать с нами и быть вольной птицей? Здесь поблизости есть другое болото, там живут хорошенькие дикие гуси-барышни.

Они умеют говорить: "Га-га-га!" Ты такой урод, что, чего доброго, будешь иметь у них успех.

Пиф! Паф! - раздалось вдруг над болотом, и оба гусака замертво упали в камыши; вода обагрилась их кровью.

Пиф! Паф! - раздалось опять, и из камышей поднялась целая стая диких гусей.

Пошла пальба.

Охотники окружили болото со всех сторон; некоторые засели даже в нависших над болотом ветвях деревьев.

Голубой дым облаками окутывал деревья и стлался над водой.

По болоту бегали охотничьи собаки - шлеп! шлеп! Камыш и тростник так и качались из стороны в сторону.

Бедный утенок был ни жив ни мертв от страха.

Он хотел было спрятать голову под крыло, как вдруг прямо перед ним очутилась охотничья собака с высунутым языком и сверкающими злыми глазами.

Она сунулась пастью к утенку, оскалила острые зубы и - шлеп! Шлеп! - побежала дальше.

"Не тронула, - подумал утенок и перевел дух.

- Уж видно, такой я безобразный, что даже собаке противно укусить меня!" И он притаился в камышах.

Над головою его то и дело свистела дробь, раздавались выстрелы.

Пальба стихла только к вечеру, но утенок долго еще боялся пошевелиться.

Лишь через несколько часов он осмелился встать, огляделся и пустился бежать дальше по полям и лугам.

Дул такой сильный ветер, что утенок еле-еле мог двигаться.

К ночи добежал он до бедной избушки.

Избушка до того обветшала, что готова была упасть, да не знала, на какой бок, потому и держалась.

Ветер так и подхватывал утенка - приходилось упираться в землю хвостом.

А ветер все крепчал.

Тут утенок заметил, что дверь избушки соскочила с одной петли и висит так криво, что можно свободно проскользнуть через щель в избушку.

Так он и сделал.

В избушке жила старуха с котом и курицей.

Кота она звала сыночком; он умел выгибать спину, мурлыкать и даже пускать искры, если погладить его против шерсти.

У курицы были маленькие, коротенькие ножки, потому ее и прозвали Коротконожкой; она прилежно несла яйца, и старушка любила ее, как дочку.

Утром чужого утенка заметили.

Кот замурлыкал, курица заклохтала.

- Что там? - спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила утенка, но по слепоте приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.

- Вот так находка! - сказала старушка.

- Теперь у меня будут утиные яйца, если только это не селезень.

Ну, да увидим, испытаем! И утенка приняли на испытание.

Но прошло недели три, а яиц все не было.

Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой - курица, и оба всегда говорили: - Мы и весь свет! Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной.

Правда, утенок полагал, что можно быть на этот счет и другого мнения.

Но курица этого не потерпела.

- Умеешь ты нести яйца? - спросила она утенка.

- Нет.

- Так и держи язык на привязи! А кот спросил: - Умеешь ты выгибать спину, мурлыкать и пускать искры? - Нет.

- Так и не суйся со своим мнением, когда говорят умные люди! И утенок сидел в углу нахохлившись.

Вдруг вспомнились ему свежий воздух и солнышко, страшно захотелось поплавать.

Он не выдержал и сказал об этом курице.

- Да что с тобой? - спросила она.

- Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдет! - Ах, плавать так приятно! - сказал утенок.

- Такое удовольствие нырять вниз головой в самую глубь! - Вот так удовольствие! - сказала курица.

- Ты совсем c ума сошел! Спроси у кота - он умнее всех, кого я знаю, - нравится ли ему плавать и нырять.

О себе самой я уж и не говорю! Спроси, наконец, у нашей старушки госпожи, умнее ее никого нет на свете! По-твоему, и ей хочется плавать или нырять? - Вы меня не понимаете, - сказал утенок.

- Если уж мы не понимаем, так кто тебя и поймет! Ты что ж, хочешь быть умнее кота и хозяйки, не говоря уже обо мне? Не дури, а будь благодарен за все, что для тебя сделали! Тебя приютили, пригрели, ты попал в такое общество, в котором можешь кое-чему научиться.

Но ты пустая голова, и разговаривать-то с тобой не стоит.

Уж поверь мне! Я желаю тебе добра, потому и браню тебя.

Так всегда узнаются истинные друзья.

Старайся же нести яйца или научись мурлыкать да пускать искры! - Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда глаза глядят, - сказал утенок.

- Ну и ступай себе! - отвечала курица.

И утенок ушел.

Он плавал и нырял, но все животные попрежнему презирали его за безобразие.

Настала осень.

Листья на деревьях пожелтели и побурели; ветер подхватывал и кружил их по воздуху.

Стало очень холодно.

Тяжелые тучи сыпали на землю то град, то снег, а на изгороди сидел ворон и каркал от холода во все горло.

Брр! Замерзнешь при одной мысли о таком холоде! Плохо приходилось бедному утенку.

Раз, под вечер, когда солнышко еще сияло на небе, из кустов поднялась целая стая прекрасных больших птиц, утенок никогда еще не видал таких красивых: все белые как снег, с длинными, гибкими шеями.

Это были лебеди.

Издав странный крик, они всплеснули великолепными большими крыльями и полетели с холодных лугов в теплые края, за синее море.

Высоко-высоко поднялись лебеди, а бедного утенка охватила непонятная тревога.

Волчком завертелся он в воде, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно, что сам испугался.

Ах, он не мог оторвать глаз от этих прекрасных счастливых птиц, а когда они совсем скрылись из виду, нырнул на самое дно, вынырнул и был словно не в себе.

Не знал утенок, как зовут этих птиц, куда они летят, но полюбил их, как не любил до сих пор никого на свете.

Красоте их он не завидовал; ему и в голову не приходило, что он может быть таким же красивым, как они.

Он был бы рад-радехонек, если б хоть утки не отталкивали его от себя.

Бедный гадкий утенок! Зима настала холодная-прехолодная.

Утенку приходилось плавать без отдыха, чтобы не дать воде замерзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, становилась все меньше и меньше.

Морозило так, что даже лед потрескивал.

Без устали работал лапками утенок, но под конец совсем выбился из сил, замер и весь обмерз.

Рано утром проходил мимо крестьянин.

Он увидал утенка, разбил лед своими деревянными башмаками и отнес полумертвую птицу домой к жене.

Утенка отогрели.

Но вот дети вздумали поиграть с ним, а ему показалось, что они хотят обидеть его.

Шарахнулся от страха утенок и угодил прямо в подойник с молоком.

Молоко расплескалось.

Хозяйка вскрикнула и взмахнула руками, а утенок между тем влетел в кадку с маслом, а оттуда - в бочонок с мукой.

Батюшки, на что он стал похож! Хозяйка кричала и гонялась за ним с угольными щипцами, дети бегали, сшибая друг друга с ног, хохотали и визжали.

Хорошо еще, дверь была открыта, - утенок выскочил, кинулся в кусты, прямо на свежевыпавший снег, и долго-долго лежал там почти без чувств.

Было бы слишком печально описывать все беды и несчастья утенка за эту суровую зиму.

Когда же солнышко опять пригрело землю своими теплыми лучами, он лежал в болоте, в камышах.

Запели жаворонки.

Пришла весна! Утенок взмахнул крыльями и полетел.

Теперь в крыльях его гудел ветер, и они были куда крепче прежнего.

Не успел он опомниться, как очутился в большом саду.

Яблони стояли в цвету; душистая сирень склоняла свои длинные зеленые ветви над извилистым каналом.

Ах, как тут было хорошо, как пахло весною! И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя.

Они плыли так легко и плавно, точно скользили по воде.

Утенок узнал прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.

- Полечу-ка к ним, к этим величавым птицам.

Они, наверное, заклюют меня насмерть за то, что я, такой безобразный, осмелился приблизиться к ним.

Но пусть! Лучше погибнуть от их ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою! И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, которые, завидя его, тоже поплыли к нему.

- Убейте меня! - сказал бедняжка и низко опустил голову, ожидая смерти, но что же увидел он в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение.

Но он был уже не гадким темно-серым утенком, а лебедем.

Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца! Теперь он был рад, что перенес столько горя и бед, - он мог лучше оценить свое счастье и окружавшее его великолепие.

А большие лебеди плавали вокруг и гладили его клювами.

В сад прибежали маленькие дети.

Они стали бросать лебедям хлебные крошки и зерна, а самый младший закричал: - Новый прилетел! И все остальные подхватили: - Новый, новый! Дети хлопали в ладоши и плясали от радости, а потом побежали за отцом и матерью и опять стали бросать в воду крошки хлеба и пирожного.

Все говорили: - Новый лебедь лучше всех! Он такой красивый и молодой! И старые лебеди склонили перед ним голову.

А он совсем смутился и спрятал голову под крыло, сам не зная зачем.

Он был очень счастлив, но нисколько не возгордился - доброе сердце не знает гордости; ему вспоминалось то время, когда все смеялись над ним и гнали его.

А теперь все говорят, что он самый прекрасный среди прекрасных птиц.

Сирень склоняла к нему в воду свои душистые ветви, солнышко светило так тепло, так ярко.

И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик: - Нет, о таком счастье я и не мечтал, когда был еще гадким утенком!