- 29, Apr 2023
- #1
трастная Пятница была — а Валер весь день в лесу провёл, на зайцев в кедровнике охотился.
Охотиться-то он охотился, да только добыл немного; одного, да и того старого, «дедуна», — так их здесь зовут.
Он, конечно, и силки ставил, но силки, дело известное.
Валер сам говорил: «Задохшийся зверь — первый предатель.
Его мяса наешься — потом жизни не рад будешь». Идёт себе, значит, Валер, несёт своего серого, да только видит — что-то с собакой его неладное творится.
На шаг от него не отходит.
Обычно-то она только и делала, что за мышами лесными по снегу гоняла да за ласками.
Не дозовёшься её, чуть что — удирает.
А день тот холодный выдался, воздух такой сухой.
Идёт Валер, только снег под снегоступами хрустит.
Тихо в деревне, как вымерло; на улице — никого.
Все в церкви сидят, кюре слушают, как он молится.
Кто в тот день Валера видел, как он, значит, в лес-то с ружьём отправился, тем, конечно, не по себе было здорово.
Где же это видано, в такой день — да кровь проливать! Ведь говорят же люди: кто в Страстную Пятницу кровь прольёт — призрака встретит, с того света выходца.
Вот отец Валера, к примеру, так он в этот день бороды — и то не брил, порезаться боялся.
Валера-то, понятное дело, это всё не заботило; ему что, он уже семь лет как на Страстной неделе не причащался — и хоть бы хны.
Отчаянный был.
Да только от судьбы не уйдёшь. Остолбенел Валер; смотрит он, слушает — а ни глазам своим, ни ушам не верит.
В небе-то, над деревней, видит он — лодка летит, каноэ из коры; а в лодке этой гребцы сидят, да чтоб вёслами легче им в лад работать, орут во всю глотку песню, папаша Октав её ещё сочинил:
Сан-тан-мина-минам,
Бонбарбелен, бонбарбени,
Кошка-кошурка,
Мне мужа верни!
Хотя так, надо сказать, лодка эта бешено резала воздух, с таким страшным неслась она свистом, что толком будто и не разобрал Валер слов; так быстро над крышами мчалось каноэ, что и лиц сидящих там не разглядел он. Одно только ясно увидел, сам потом об этом так всю жизнь рассказывал: «На самой корме, последним, за спинами всех Сатана сидел; вилы свои поднял — да и кричит приказы какие-то рыбаку, что на носу лодки стоит да гребцам дорогу указывает.
Вдруг как крутанёт каноэ к югу, как рванёт к реке — все, кто сидели там, в лодке-то, так головы и пригнули; у одного даже шапка с макушки свалилась».
Что говорить, не в первый раз, конечно, видели в небе это каноэ; а в лодке — мужики навеселе, с вечеринки к себе возвращаются, с Северного берега, из деревни какой-нибудь.
Да только не всякий, понятно, в такое каноэ бы сел, самые отчаянные одни на такое решались.
Случалось ведь, и не добирались гребцы лихие, куда собирались.
Раз вот было, нашли эту лодку утром — висит себе на ели, на самой макушке.
А в лодке — никого.
Охотиться-то он охотился, да только добыл немного; одного, да и того старого, «дедуна», — так их здесь зовут.
Он, конечно, и силки ставил, но силки, дело известное.
Валер сам говорил: «Задохшийся зверь — первый предатель.
Его мяса наешься — потом жизни не рад будешь». Идёт себе, значит, Валер, несёт своего серого, да только видит — что-то с собакой его неладное творится.
На шаг от него не отходит.
Обычно-то она только и делала, что за мышами лесными по снегу гоняла да за ласками.
Не дозовёшься её, чуть что — удирает.
А день тот холодный выдался, воздух такой сухой.
Идёт Валер, только снег под снегоступами хрустит.
Тихо в деревне, как вымерло; на улице — никого.
Все в церкви сидят, кюре слушают, как он молится.
Кто в тот день Валера видел, как он, значит, в лес-то с ружьём отправился, тем, конечно, не по себе было здорово.
Где же это видано, в такой день — да кровь проливать! Ведь говорят же люди: кто в Страстную Пятницу кровь прольёт — призрака встретит, с того света выходца.
Вот отец Валера, к примеру, так он в этот день бороды — и то не брил, порезаться боялся.
Валера-то, понятное дело, это всё не заботило; ему что, он уже семь лет как на Страстной неделе не причащался — и хоть бы хны.
Отчаянный был.
Да только от судьбы не уйдёшь. Остолбенел Валер; смотрит он, слушает — а ни глазам своим, ни ушам не верит.
В небе-то, над деревней, видит он — лодка летит, каноэ из коры; а в лодке этой гребцы сидят, да чтоб вёслами легче им в лад работать, орут во всю глотку песню, папаша Октав её ещё сочинил:
Сан-тан-мина-минам,
Бонбарбелен, бонбарбени,
Кошка-кошурка,
Мне мужа верни!
Хотя так, надо сказать, лодка эта бешено резала воздух, с таким страшным неслась она свистом, что толком будто и не разобрал Валер слов; так быстро над крышами мчалось каноэ, что и лиц сидящих там не разглядел он. Одно только ясно увидел, сам потом об этом так всю жизнь рассказывал: «На самой корме, последним, за спинами всех Сатана сидел; вилы свои поднял — да и кричит приказы какие-то рыбаку, что на носу лодки стоит да гребцам дорогу указывает.
Вдруг как крутанёт каноэ к югу, как рванёт к реке — все, кто сидели там, в лодке-то, так головы и пригнули; у одного даже шапка с макушки свалилась».
Что говорить, не в первый раз, конечно, видели в небе это каноэ; а в лодке — мужики навеселе, с вечеринки к себе возвращаются, с Северного берега, из деревни какой-нибудь.
Да только не всякий, понятно, в такое каноэ бы сел, самые отчаянные одни на такое решались.
Случалось ведь, и не добирались гребцы лихие, куда собирались.
Раз вот было, нашли эту лодку утром — висит себе на ели, на самой макушке.
А в лодке — никого.
![[Луканов Олег] Флирт](/assets/images/icons/forum4.png){kind=icon}
