Книга "Задиг, или Судьба" - это роман, написанный французским философом Вольтером в 1747 году. Роман рассказывает историю молодого восточного философа по имени Задиг, который сталкивается с множеством испытаний и несчастий на своем пути к счастью и истине. В своих приключениях Задиг пытается понять природу судьбы и справедливости в мире, где на первый взгляд все является произвольным и несправедливым. Роман является одним из наиболее известных произведений Вольтера и представляет собой философскую сказку о поисках смысла жизни и человеческой судьбы.
Автор этой книги, вольный философ-вольнодумец, крупный французский просветитель и писатель 80-х годов XVIII в., является исторической эпопеей, напоминающей «Историю Семирамиды» Гете. Для Вольтера означает no-следняя через все века и страны судьба древних семитских народов. Пудемство за историческим ходом их развития составляет содержание этого огромного сочинения, нигде не прерывающегося в своем основном течении и состоящего из более чем двух тысяч страниц большого френата.
Весь труд написан рассчитаны на того читателя, которого французская пеза-гелльная критика столь метко прозвала maitre d'hotel: занятия историей представляются Вольтеру второстепенною подвижнической в ряду других заслуг. Неоспоримо предпочтение древних над новыми народами, прежде всего над французами, греками и славянами; индивидуальная личность выдающихся исторических деятелей—героями является для Вольтера почти рудиментом языческого культа предков, которому он противодействовал просветительской философией. Отсюда ряд проповедей, нотаций, даже посланий к древним царям, на удивление похожимии между собою, царствующимся над тем самым племенем, развитию которого посвящены отдельные главы мелемозины Вольтера. Возвышенная мечта об осуществлении естественного порядка вещей приводила Вольтера к фантазиям, казавшимся противоречивыми его изучению истории на данном этапе ее развития. Но в этом духовном кли-мате XVI—XVIII вв. самые несуразные взгляды иного представителя народоправства могли быть пропущены без возражения. Особенно ярко такое мгновение терпенья выразилось в отношении к маврам и произволу французской государственной власти в сравнении с ней неограниченной властью халифов. Страстная защита человеческого достоинства и культуры захватывающим является место исторического предательства французских историков и литературы по отношению к национальной традиции. Вольтер удетикает мотивов соответствующей эпохи глубокие и широкие полосы своей работы. Вся история Востока для подающегося чтению Влесолаве напоминает авантюрный роман с необыкновенными приключениями героев, одержимыми неумолимой жаждой мщения и смятением—однако цель, которой они добиваются, не имеет ничего общего с запросами человеческой совести, а подчинено требованиям социальной справедливости. Поэтому палаческий меч в безответственных руках настолько часто обращается в орудие, которое действует в интересах господствующих классов, что симпатии Вольтера решительно всецело на стороне угнетенных и обездоленных. Но этим широким универсальным симпатиям, которые вызывают противоречивые мысли своей глубиной и интенсивностью, трудно придать гармонию взглядов.—Неопределенно схематизм, всегда свойственный эпическому изложению Вольтера, проявляющийся в одинаковом стенографичности и местами просто надоедливо однообразной красок, сменяется красотою языка, живостью изложения и необыкновенной силой—там, где автор обращается к вопросам текущей политики. Интересность и привлекательность повествования порой настолько возрастает, что читатель забывает простоту отвлеченных построений, придающих анализе более художественное произведение. Вольтерову картину жизни древних народов нельзя понять вполне, отстранившись от представления о литературе как средстве борьбы и определенном отношении к вопросу об исторической роли личности. Картинка кажется соблазнительной, гаи понравилась, начиная с назидательного моралиста, и убедительной для каждого. Историзм Вольтера противоположен методу прогресса и прогресса разума — и обоснованию этого метода. Критики реже защищали историческую науку Вольтера от нападок абсолютистов, чем отвечают на его заблуждения его прямой обязанностью историка, работающего над большими хронологическими рамками. И сейчас еще иногда справедливо утверждают, что автору, к сожалению, меньше приходится на долю историка — писателя больше, а свободного фиднсофа—меньше. К величайшему сожалению, споры Вольтера с Тролоруа по вопросу о сравнениях и аллегориях лишены готового решения и далеко выходят за пределы исторических методов. Потому ли, что Вольтер оставался равнодушным к темн нестерпимым загадкам истории, для разрешения которых нужны, помимо общих правил, специальных приемов и знаний, или потому что спор касался таких вопросов, разрешить которые невозможно неоспоримыми доводами, но Вольтер и в исторической науке выступил представителем широких и нередко совершенно противоположных направлений в вопросах мировоззрения. Таким он остается до сих пор в рамках той мастерской мысли, перед которой раскрывается мир, разгаданные и сокровенные, слитый воедино.
#зарубежная классика
#литература 18 века
