- 29, Apr 2023
- #1
Было это в 1749-м. Церковь тогда тут ставили, вот епископ и велел, значит, всем прихожанам в стройке участвовать.
Ну, да всем велел — не все послушались.
Был тут тогда один такой, Жерве его звали, он и ухом не повёл. Да ему что! Он в церковь уже семь лет не ходил, даже на страстной неделе не причащался.
Так вот и тут.
Люди, бывало, камни идут тесать да стены возводить, а он — в трактир: пить да веру поносить.
Ну вот, и как-то раз не вернулся, значит, Жерве домой.
На дворе уж ночь, а его нет как нет.
Да и назавтра не объявился.
Жена-то потом его искала, искала., где только не спрашивала — пропал Жерве, и всё тут.
Ну что ты будешь делать! Она уж и решила, бедная: уплыл, небось, муж в Верхнюю Канаду, — туда барки как раз тогда шли, гребцов всё искали.
Ну вот, только исчез Жерве — а туг и пошли вдруг толки: стали люди, которые на берегу жили, рассказывать, что принялся какой-то конь белый по ночам выходить из леса, на скотину нападает, кусает.
А скот-то его боится! Совсем обезумел со страха, никакого сладу нет.
Да и другое началось: строители ругаются, ну, эти, которые церковь-то ставили.
Повадился, понимаешь, конь этот белый камни из стены выбывать: что накануне сложат, он за ночь-то разломает да разбросает — и опять складывай.
Тогда, значит, и решил священник местный: будь что будет, одолею лукавого — поймаю коня.
Пошёл он к кузнецу, объяснил, что ему надо, тот и сковал удила для узды, из лучшего своего железа сковал, да ещё с обеих сторон по кресту на удилах выковал — всё, как кюре велел.
Ну вот, с уздечкой-то этой и ушёл священник в холмы, затаился там возле тропы, в кустарнике.
Только он, значит, схоронился — слышит: копыта грохочут.
И выскочил тут из темноты конь, мчится, как бешеный, — и на него прямо: пасть разинул, зубы ощерил, вот-вот вцепится.
Тут кюре поскорей ремни-то узды раздёрнул — да коню удила в рот распахнутый точнёхонько и всадил; обуздал зверя.
Спустился священник в село, за собой коня в поводу ведёт. Со всех сторон потом туда люди сходились, в село-то это, десятки миль, бывало, вышагивали, — лишь бы на зверя поглядеть.
Да только раз снял, по оплошности, сторож церковный с коня уздечку — тот и кинулся в реку, в стремнину самую, да и был таков.
Ну вот, а церковь эту, которую конь-то ломал, достроили всё-таки, через несколько лет уже.
Только там, говорят, на стене внутренней, где картина висит, Михаила архангела изображение, за ней, ею скрыт, — лик сатанинский.
Да, а Жерве-то так оборотнем и помер.
Хоть и пытались многие — да не вышло, не удалось ему облик людской вернуть.
Сколько на него ни охотились — так и не сумел никто пролить его крови.
Ну, да всем велел — не все послушались.
Был тут тогда один такой, Жерве его звали, он и ухом не повёл. Да ему что! Он в церковь уже семь лет не ходил, даже на страстной неделе не причащался.
Так вот и тут.
Люди, бывало, камни идут тесать да стены возводить, а он — в трактир: пить да веру поносить.
Ну вот, и как-то раз не вернулся, значит, Жерве домой.
На дворе уж ночь, а его нет как нет.
Да и назавтра не объявился.
Жена-то потом его искала, искала., где только не спрашивала — пропал Жерве, и всё тут.
Ну что ты будешь делать! Она уж и решила, бедная: уплыл, небось, муж в Верхнюю Канаду, — туда барки как раз тогда шли, гребцов всё искали.
Ну вот, только исчез Жерве — а туг и пошли вдруг толки: стали люди, которые на берегу жили, рассказывать, что принялся какой-то конь белый по ночам выходить из леса, на скотину нападает, кусает.
А скот-то его боится! Совсем обезумел со страха, никакого сладу нет.
Да и другое началось: строители ругаются, ну, эти, которые церковь-то ставили.
Повадился, понимаешь, конь этот белый камни из стены выбывать: что накануне сложат, он за ночь-то разломает да разбросает — и опять складывай.
Тогда, значит, и решил священник местный: будь что будет, одолею лукавого — поймаю коня.
Пошёл он к кузнецу, объяснил, что ему надо, тот и сковал удила для узды, из лучшего своего железа сковал, да ещё с обеих сторон по кресту на удилах выковал — всё, как кюре велел.
Ну вот, с уздечкой-то этой и ушёл священник в холмы, затаился там возле тропы, в кустарнике.
Только он, значит, схоронился — слышит: копыта грохочут.
И выскочил тут из темноты конь, мчится, как бешеный, — и на него прямо: пасть разинул, зубы ощерил, вот-вот вцепится.
Тут кюре поскорей ремни-то узды раздёрнул — да коню удила в рот распахнутый точнёхонько и всадил; обуздал зверя.
Спустился священник в село, за собой коня в поводу ведёт. Со всех сторон потом туда люди сходились, в село-то это, десятки миль, бывало, вышагивали, — лишь бы на зверя поглядеть.
Да только раз снял, по оплошности, сторож церковный с коня уздечку — тот и кинулся в реку, в стремнину самую, да и был таков.
Ну вот, а церковь эту, которую конь-то ломал, достроили всё-таки, через несколько лет уже.
Только там, говорят, на стене внутренней, где картина висит, Михаила архангела изображение, за ней, ею скрыт, — лик сатанинский.
Да, а Жерве-то так оборотнем и помер.
Хоть и пытались многие — да не вышло, не удалось ему облик людской вернуть.
Сколько на него ни охотились — так и не сумел никто пролить его крови.