Щучья копилочка ( Сергей Гришунин )

В городе Петербурге эта история произошла.

В такие времена, что через реку Неву и мостов никаких не было, и были только лодочные переправы, а как встанет лёд – шла через реку деревянная мостовая.

Ну, например, скажем, с Васильевского острова на Безымянный такая была.

Жила на этом самом Васильевском острове семья бомбардирского капитана Васильева Данилы Петровича.

Подшучивали над ним сослуживцы, - Ты, Данила Петрович, - всему острову корень, да такой, что им вся земля эта держится.

Ты гляди уж, чтоб не сорвалась, поплывём, а то. Данила Петрович свою трубочку тогда закуривал не торопясь и, выпуская дым, улыбаясь говорил, - Покуда жив - не сорвётся.

Была у него жёнушка добрая и трое ребятишек.

С утра он на военную службу в крепость Петропавловскую ходил, а к ночи домой возвращался.

Весенняя пора уже лёд ломила и голову ветерок тёплый пьянил.

Скоро уж и переправу начнут разбирать мужики.

Шёл как-то раз мартовским вечерком Данила Петрович по льду и, чтобы путь свой легко скоротать, табачок добрый покуривал.

Вдруг видит – разламывается перед ним лёд и встаёт полынья, а из той полыньи щука рогатая на него прямо глядит.



Тот, хоть и бывалый уже человек и всякие прошёл сраженья, но струхнул легонько, да и запустит ей в лоб своей трубкой так, что у той аж искры из глаз, или это горящий табак рассыпался – не до того ему было, но только трубку жаль стало в полынье той терять и от страха он перемогся, выдохнул дым – не закашлялся, и говорит,

- Здорово, тётка рогатая.

Невтерпёж вижу тебе и подо льдом уж невмочь жить, да не видишь – идёт человек на раздумиях с трубкой, так снизу хоть сперва постучала.

Вместе б и покурили по-доброму.

Табачок мой – царский.

Трубочка самим императором Петром Алексеичем жалована.

Услышит он теперь такую оказию и на тебя и твоих детушек прогневается.

Тебе беда, и мне – не по совести.

Смутилась щука от слов его и под воду ушла, только хвост из полыньи выставила.

Обратно вынырнула и подаёт в пасти капитану Васильеву трубочку его и ещё за обиду в подарок копилку.

Принял их в руки свои капитан с благодарностями, а щука кивнула ему серебряной головой и поминай как звали.

Данила Петрович первым делом трубку свою проверил – цела ли, а уж после и копилку.

Изящная вещь, с инкрустацией, а потряс её, так ещё и денежкой зазвенело.

По-людски разошлись, хоть и рыбьих кровей существо, а сердечную теплоту разумеет.

Посмеялся он, прокашлялся, да и к берегу родному двинул.

В последних линиях жил, но вот уж и в окнах огни домашние.

Дверь открывает – очагом потянуло и детишки к порогу спешат, на отца карабкаются, за нос и усы теребят.

Перецеловал он семью, за пазуху лезет, щучью копилочку вынимает и перед всеми на стол ставит.

Жена-то и спрашивает, - Ох, неужели это царь-батюшка наш за верную службу такую красоту пожаловал? А капитан – бравый был малый, вот и прихвастни он, - Так точно, за доблестную бесшабашность! Ещё по такому случаю после ужина в место казённое отправился за чаркой.

А за ужином копилку смотрели, потрясли хорошенько, и выпал из неё грошик медный.

Посмеялись, мол, за голову отчаянную и сам хозяин её меньше даёт, да и порешили отдать копилочку на забаву Любаше, доченьке младшенькой.

Пошёл до кабака Данила Петрович, хозяйством жена занялась, старшенькие ребятишки с горок убежали кататься, а Любаша на копилочку свою смотрит дарёную – не оторвать глаз.

Тут вдруг с улицы послышался крик весёлого парня-разносчика, - Кому птенцы-леденцы весенние, штучка по грошику, дюжину на пятак! Захотелось девчушке весеннего леденца и не выдержала.

Опрокинула щёлкой книзу копилочку и давай трясти.

Не вытряхивается грошик.

Взяла тогда она с кухни нож и в копилку засунула.

Та, как пошла от неё по столу прыгать.

Упала на пол и пополам раскололась.

А оттуда змей со звоном в золотых монистах ползёт и чёрными глазами из-под малинового картуза на неё зыркает.

Обмерла девчушка со страху, а змей говорит, - Не бойся, хозяйка, не трону.

Спрашивает его Любаша, - Признайся кто ты? Завернулся кольцами звеня перед нею змей, вытянулся и, голову склонив, представляется, - Я змей цыганский, Тимоха, всяких ловких дел мастер.

Дырка во мне сквозная есть – из головы в хвост и обратно.

На грош трясу, а вытрясу на пятак.

Не царский подарок я – щучий.

Если узнает царь, что не по правде был сказан, - уж не миновать твоему батюшке звонов кандальных.

Девахе-то жаль отца стало до слёз и спрашивает она у Тимохи, - Как мне тебя упросить змеюшка, как мне тебя задобрить-умаслить? Закачался, забряцал денюжкой змей цыганский и говорит, - А откупиться.

Неси мне все кольца да серьги мамкины, неси мне мошну отцовскую.

Что ж тут поделаешь, родитель-то дочке всего богатства дороже.

Обошла по дому Любаша и всё до последнего грошика, до последней бусинки собрала, змею несёт и слезами заливается.

В доме-то теперь хоть шаром покати – паутину лишь соберёшь. Не хочется ей черноглазому Тимохе достаток из семьи отдавать.

Углядела тут девчушка в прихожей палаш отцовский, с которым он всегда на службу ходил, вытащила из ножен, у двери встала и кричит, - Помогай-ка, Тимоха! Одной мне такой тяжести не дотащить.

Обрадовался змей, зашелестел монистой, к двери ползёт и глазищами лихо зыркает, а как высунулся за порог, то и снесла ему Любушка голову в малиновом картузе напрочь, так что под кровать она в этом картузе укатилась.

Как влитой он на Тимохе сидел до погибели.

Рассыпался змей цыганский золотым кладом, а тут и Данила Петрович из кабаков на порог.

Глядит на богатство и глазам не верит, - Крепка, - говорит, - нынче стала казёночка царская, чуть не по колено отсыпала.

Повинилась дочка отцу за грошик, про хитрости змеиные рассказала.

Отец только крякал, да усы от слезы утирал.

Сел он потом к столу, созвал всех домашних, раскурил свою трубочку и всю правду про щучий подарок поведал, а напоследок сказал, - За чужое добро не хвастай.

Сказал так и до одной все монеты с пола собрал.

Ссыпал казну в мешок, а наутро в крепости доложил царю по команде.

Принял капитана Васильева Царь Пётр Алексеич, выслушал его рассказ и говорит, - А что, Данила Петрович, видать крепко уразумил тебя табачок царский.

Выкурили они потом оба по трубочке, посмеялись, а потом велел Император Васильеву обратно на Васильевский остров идти, но уже – губернатором.

Но упросил капитан Царя Петра Алексеича на такую головокружительную высоту его не ставить; ни по чину ему она, ни по разуму, ни по возраста старшинству.

Подивился он на такую честность, дал капитану майора и в отпуск на всё лето выпустил, да ещё табаку приказал сколько снесёт насыпать, чтоб ещё больше ума-разума поднабрался.

А денежки щучьи на сорокапушечный корабль пустили.

Как раз тогда швед на страну, очертя голову, пёр.