Кошачий остров ( Легенды новой Франции )

Да нет, что говорить, всякие, конечно, попадались среди рыбаков, которые весной нанимались, чтоб потом весь рыболовный сезон провести на берегах Лабрадора.

Ну вот, а в тот, значит, год был там один меж ними — Руколом ему прозвище; здоровенный мужик, страшный, потому и кличка у него такая.

Да ещё, конечно, потому что слава о нём ходила дурная.

А работали тогда так: довезут, бывало, рыбака до островов Мекатина, на одном из островов этих высадят, да там и оставят; а потом уже только осенью за ним корабль придёт, самого его забрать да треску, что он за это время наловил да насушил.

Ну, а как, бывало, подходило время решать, кому на Кошачьем острове оставаться, — рыболовы жребий бросали.

Уж больно худая была у острова слава, в одиночку там целое лето просидеть — всякому страшно.

Случалось, придёт туда за рыбаком осенью корабль — а рыбак-то разума лишился, не выдержал.

Нехорошее было место.

Ну вот, и выпал в тот год, стало быть, жребий Руколому.

Делать нечего, сошёл он на берег, снасти, понятно, с собой захватил рыболовные, лодочку-плоскодонку.

Жить-то ему там было где, не на голой земле его, конечно, бросили, не под открытым небом.

Стояли там постройки, от прошлых годов ещё оставались, от рыбаков, что прежде на острове промышляли.

Ладно, остался Руколом на берегу один.

Да только как отошла шхуна капитана-то их, тоска его одолела.

И зачем только, думает, подался я сюда, чего я тут не видал, на Лабрадоре на этом! Ну, и достал он с горя спирта бутылку.

Каждому рыбаку тогда целый ящик бутылок оставляли, со спиртом-то, когда он на остров в одиночку высаживался.

Хорошо, пьёт он, значит, в лачуге-то этой своей, где ему теперь до осени жить, тоску заливает, а тем временем уж и вечереть потихоньку стало.

Только слышит он вдруг — вроде кошки где-то мяучат да дерутся возле сараев для рыбы.

Отворил он дверь посмотреть — да тут же со страху и захлопнул; такое он увидал — во сне не привидится! У самых дверей его — чёрных котов великое множество, воинство целое, один другого больше.

Да ещё другие к острову плывут, незнамо откуда.

А вдобавок, увидел он, прямо из воды, из глуби морской, человек подымается; сам весь в чёрном, а на плечах — эполеты, как раньше военные носили.

Руколом прийти в себя от всего этого не успел, глядит — а коты уже тут, в лачугу его сквозь трубу падают, сквозь подпол лезут.

Так Руколом перетрусил, совсем разума лишился, залез в кровать, одеяло на голову натянул — еле дышит со страху.

И вспомнил он тут свою мать, как она ему, бывало, говорила: «Коли придётся тебе совсем худо — ты моли Марию Деву Пречистую». Только он так подумал — в тот же миг и слышит: кричит военный что-то котам, вроде как приказ отдаёт. Тут и стало в лачуге вдруг тихо, будто не было там кошачьего войска.

А как очнулся Руколом назавтра, как продрал он глаза — так и оторопел.

Даром, что у него после вчерашнего всё двоилось, сразу углядел: капитан-то половину бутылок у него утащил.

Со спиртом.