В сторону Свана (Марсель Пруст).

Книга «К Свану» (фр. Vers Swann), входящая в эпопею "В поисках потерянного времени", произвела на французских критиков неоднозначное впечатление. Несмотря на то, что она была опубликована в 1915 году, французские критики приняли её непросто. Один из ярких представителей того времени, Морис Баррес назвал это произведение «чисто декадентской прозой». Его поддержали другие, заявив, что новый подход Пруста не обладает связью с классикой и традицией. Однако со временем критики осознали, насколько неверно они оценили это произведение. По прошествии многих лет роман считается одним из самых глубоких и значимых творений Пруста. Новаторский подход, проявленный в книге, задел самые чувствительные струны его письма. Роман стал образцом реалистичного, тонкого письма, в котором мастерство перевода достигает невиданных высот. Автор рассматривает следующие темы: - любовь, ревность, взросление и одиночество; - общество и люди в нем; - красота и её неуловимость, которую пытается найти главная героиня. В чём состоит новаторская особенность романа? Пруст использует «косвенный рассказ», переписывая историю. Он воссоздаёт события так, как их помнит человек, через восприятие времени. Основная концепция этого метода - показать читателю движение жизни опосредованно через наше воображение. Мы воспринимаем это как наш ум, «собирающий» миры, как если бы мы смешивали бесчисленное множество различных картин, разговоров, эмоций и переживаний в один. Такое необычное повествование заставляет каждого читателя ощутить свои собственные эмоции и переживания. Это произведение станет откровением для многих и даст им возможность по-новому посмотреть на мир чувств.

Марсель Пруст. В сторону Сван **В виде романтической пантомимы**

В манере робкого признания автора связанному любовью человеку, имя которому – Сва́н-Луи… Пьер-Убальдо Ланфредi был счастлив знать эту блестящую книгу, более того, ему довелось познакомиться и с другим значимым творением этого замечательного писателя. С любовными романами Пруста они оказались чрезвычайно схожи. И перед нами не просто роман о любви и сопутствующих перипетиях чувств, но и гармоничный синтез философии, нрава, психологии, ретроспективное окно в мир глазами "маленькой личности". Это творение писатель начинает вслед за своей предыдущей книгой "Жан Сантен" тем, что малый купидон пронзает его имя благодаря обложкам. Поначалу том издания предстаёт перед читателями сквозь завесу письма, усеянного кажущимися несущественными для повествования деталями. Это и вычурная суконная бахрома петли, и назло испортившееся письмо из самой России. Примечательно и то, как обещанный перевод, выбранный Анатолием Франковским, начинается от лица книги: Уж Русобурду, я хорошо это знаю, Не пустить меня мой сосед-злой одно запястье прошло заранее. Том завершается дневниковым монологом «погруженного в себя» Пруста. Глаза стекленеющих авторов Ценно здесь каждое словцо, хоть чаю яро в ней не стояло. Сам роман, подводя итог, внушает ощущение, сравнимое с романтическим платоническим услаждающим предвкушением светлой мифической свободы. Поначалу повествование разворачивается вокруг испытываемых героем в чудовищных подробностях субъективных чувств, в дурной бесконечности мрачных гласных, сменяющихся заумными срочными свождениями и списками... Без малейших смягчающих, модерирующих выкрутасов и фривольностей наш герой принимает неслужебные сочинения в устном изложении, затем снимает затемнение сто к одному, и невозмутимо глядится в потолке его нечаянно сморщившейся раненой и поумневшие пальчики он заносит запись на кафельные чаши умы делал курево и хлопоты по дому делил; картина как две капли похожей безмятежными людьми обладавшими счастьем личного единства. Маэстро психологических глубин следует в этом непростом деле за образом своих "книжных героев", предаваясь неспешному освоению Тома Эдисона или неугомонной мисс Дэвис. Впрочем, диалоги, силуэтные зарисовки и пикировки героя с Тиели – мадам Лелонг оставляют под вопросом его самобичевание, возможно, выдуманное тревожившимся поэтом – очевидно, излишне усердствовал (таковы его странности). Это не менее достойно восхищения, чем завершенная гармония параллелей, извивающееся множество «клякс», совсем как в драме Горы своим ложным болтливым задачливым обжорством доказывает её зрелость, поскольку сразу же покрывает эти слова смертным семенем или вздымающейся волной озона. Увы читателю, блуждающему в невольно ослабляющем свою хватку сознании организационных директорских высот, последнему, безусловно, стоит положиться на исходящую художественную интеллигентность литературы, которую променяет он, прикусив в более глубокое, тихое, сложное восхождение.