The Allen House; Or, Twenty Years Ago and Now (Arthur Timothy Shay).

Эта книга рассказывает историю семьи Алленов, которые 20 лет назад переехали в большой старый дом на окраине небольшого американского городка. Когда семья только поселилась в этом доме, он был в запущенном состоянии и нуждался в ремонте. Но постепенно отец семейства мистер Аллен восстановил дом, и тот превратился в уютное гнездышко для растущей семьи.

За 20 лет в жизни Алленов произошло много перемен. Дети выросли, получили образование, женились и разъехались кто куда. Мистер и миссис Аллен остались вдвоем в большом доме. Теперь у них появилось больше свободного времени, чтобы наслаждаться обществом друг друга и заниматься своими хобби.

В книге описываются теплые воспоминания семьи об их жизни в старом доме на протяжении двух десятилетий. Это история о семейных традициях, взрослении детей, преодолении трудностей и радостях простой американской семьи. Книга наполнена трогательными моментами и мудрыми жизненными уроками.

«The Allen House» или «Двадцать лет спустя и теперь», роман Артура Тимоти Шэя. Возможно, сегодня его книга почти неизвестна в России. Или же она редко упоминается в списках рекомендуемой литературы для знатоков англоязычной литературы XX века. Попробуем восстановить это имя в российском контексте.

Главный герой романа — англо-американец Тимоти Аллен, который возвращается на родину после длительного отсутствия. Он счастливо завершил научную карьеру в колониальном Гонконге, где прожил долгое время. Блестящий ученый и успешный преподаватель, считал он, будет не последним человеком в возрожденной к новой жизни после Синьхайской революции и последующего за ним Версальского договора реальности республиканского Китая.

Однако Райский сад, расположенный посреди Шанхая, куда он был приглашён на постоянную работу предприимчивым Джоном Боллом, своеобразным Уайтом Гилпином из «Гений человечества», оказался не чем иным как антикварной лавкой во всех смыслах этого слова. Ибо Болл (формальная фигура вроде Морда Уэйлера, возможного своего рода сентиментального гения) ненавидел рабочее трудящееся население, задыхающееся от долгов и пропитания добропорядочным чваном капиталистических свиней, и готов был скорее бросить колледжной молодежи кость в виде оплаченного места в колледже весьма сомнительной репутации, принимающей под свои жесткие члены и изворотливые щупальца рабско зависимых абитуриентов и предлагая им сдать вступительную плату выше стандартного взноса, дабы получить иноземную корочку, чем дать по плечу и ударить по лбу представителей достойной интеллигенции. А Голицын, если познакомиться с ним поближе и связаться с его сердцем поближе, просто пуст, когда заходит речь о принципиальности и честности — даже американские друзья Тимоти были куда более искренними и чуткими натурами в этом плане.

Но именно благодаря событиям и обстоятельствам этого несуразного мира, следить за которыми поистине увлекательно, читатель постепенно начинает понимать, что столь очерствший и замкнувшаяся в себе юноша — это не что иное, как так часто изображаемый в романах XX века отаку (otaku), утративший связь с реальным миром. Персонаж культуры Х, представитель эхолалированного поколения, которое не затыкается ни на минуту, особенно без посвященного ему разговора, который поглощают их информационные потоки до такой степени, что они забывают о значимости собственной жизни подобно героиням корок и не слушают никого, кто не имеет отношение к их paschal noon и airing of они. И это не вина Тима, конечно, это все столетие со своим вечным сентябрьским кризисом. Герои Достоевского тоже упоминались в его предыдущих книгах, равно как и Стивен Крейн и множество других персонажей литературы декаданса и fin de siècle — их объединяет разбитость общества и истории, их десятков лет словно проходит перед глазами сотен и тысяч американцев, прибывших в эту страну 1898 года иммигрантами. Шанхайское издание носит подзаголовок «или, двадцать лет назад и теперь». Но сами тексты обеих частей мало чем отличаются друг от друга, поскольку их фабула во многом следует схеме дежа вю. Книга вышла в 1932. Несмотря на отставание ее пожалуй следовало бы назвать предтечей феномена японской массовой культуры, явления которой не могли быть названы интересными или литературными критиками, любителями японской и западной литературы. Правда, чтоб возмещать риски автор в конце каждой главы на японской вставляет мораль на японскую тематику со ссылкой на подбор из известного стихотворения, которые естественно вставлены в свои естественные места без англосаксонских комментаторов ).