Германтов и унижение Палладио - это книга, которая описывает воспоминания человека о своей жизни, начиная с детства и заканчивая старостью. Чтобы успокоиться в трудные моменты, он доставал старые фотографии, которые показывали, как он менялся со временем. Одна из старейших фотографий, на которой был изображен четырехлетний мальчик во время эвакуации во время войны, особенно привлекала его внимание. Он раскладывал все фотографии в хронологическом порядке, но не мог найти сквозной сюжет своей жизни. С течением времени, чувство облегчения и умиления уходили, и он начинал испытывать страх перед маленькой фигуркой на этой самой старой фотографии. Он начинал видеть в ней свое будущее и пытался расшифровать ее тайный смысл, чтобы понять, что ждет его впереди.
Германтов и унижение Палладио - это книга о человеческой памяти и о том, как прошлое влияет на наше настоящее и будущее. Главный герой, переживая трудные моменты, обращается к старым фотографиям, чтобы вспомнить свою жизнь и утешиться тем, что было и прошло. Но по мере того, как он изучает фотографии, он начинает замечать, что некоторые детали не сходятся и не попадают в общую картину. В поисках ответов на мучающие его вопросы, он начинает расшифровывать тайный смысл старой фотографии, на которой изображен маленький мальчик во время эвакуации во время войны. Он проводит много времени, пытаясь понять, что она ему говорит, и как связана с его будущим. В итоге, он осознает, что некоторые вещи не могут быть объяснены или поняты, и что важно просто принять свою жизнь такой, какая она есть.
Электронная Книга «Германтов и унижение Палладио» написана автором Александр Товбин в 2014 году.
Минимальный возраст читателя: 16
Язык: Русский
ISBN: 978-5-93682-974-9
Описание книги от Александр Товбин
Когда ему делалось не по себе, когда беспричинно накатывало отчаяние, он доставал большой конверт со старыми фотографиями, но одну, самую старую, вероятно, первую из запечатлевших его – с неровными краями, с тускло-сереньким, будто бы размазанным пальцем грифельным изображением, – рассматривал с особой пристальностью и, бывало, испытывал необъяснимое облегчение: из тумана проступали пухлый сугроб, накрытый еловой лапой, и он, четырёхлетний, в коротком пальтеце с кушаком, в башлыке, с деревянной лопаткой в руке… Кому взбрело на ум заснять его в военную зиму, в эвакуации?
Пасьянс из многих фото, которые фиксировали изменения облика его с детства до старости, а в мозаичном единстве собирались в почти дописанную картину, он в относительно хронологическом порядке всё чаще на сон грядущий машинально раскладывал на протёртом зелёном сукне письменного стола – безуспешно отыскивал сквозной сюжет жизни; в сомнениях он переводил взгляд с одной фотографии на другую, чтобы перетряхивать калейдоскоп памяти и – возвращаться к началу поисков. Однако бежало все быстрей время, чувства облегчения он уже не испытывал, даже воспоминания о нём, желанном умилительном чувстве, предательски улетучивались, едва взгляд касался матового серенького прямоугольничка, при любых вариациях пасьянса лежавшего с краю, в отправной точке отыскиваемого сюжета, – его словно гипнотизировала страхом нечёткая маленькая фигурка, как если бы в ней, такой далёкой, угнездился вирус фатальной ошибки, которую суждено ему совершить. Да, именно эта смутная фотография, именно она почему-то стала им восприниматься после семидесятилетия своего, как свёрнутая в давнем фотомиге тревожно-информативная шифровка судьбы; сейчас же, перед отлётом в Венецию за последним, как подозревал, озарением он и вовсе предпринимал сумасбродные попытки, болезненно пропуская через себя токи прошлого, вычитывать в допотопном – плывучем и выцветшем – изображении тайный смысл того, что его ожидало в остатке дней.
