Книга Федот - автобиографический очерк А.А. Черкасова, русского писателя, инженера и охотника, который рассказывает о необычном человеке по имени Федот Спиридонович Тузовский, жителе Барнаула. Федот был знакомым и верным спутником всех любителей охоты в округе. Он был тонким психологом из народа, честным и здравомыслящим человеком, который мог найти подход к любому человеку. Однако, его жизнь была затенена завистью окружающих.
В книге Федот А.А. Черкасов описывает поразительную жизнь Федота Спиридоновича Тузовского - необычного человека из Барнаула. Федот был популярным среди любителей охоты в округе благодаря своим умениям и опыту. Он был не только тонким психологом из народа, но и человеком высоких нравственных принципов, которые всегда помогали ему находить общий язык с людьми. Несмотря на это, Федота окружала зависть и недоверие со стороны некоторых людей, и он сталкивался с многочисленными препятствиями и трудностями. Книга рассказывает о жизни этого удивительного человека и позволяет читателю заглянуть в удивительный мир русской провинции XIX века.
Очень интересно! Можете сами переписать аннотацию, чтобы была оригинальной? Наверняка знаете такого писателя — сделайте расказ или описание от его имени.
Александр Черкасов — русский писатель и инженер из Барнаула времён Российской империи, известен главным образом как автор очерка «Федор», который автор приводит в своей книге «Две жизни», понимая героя как автопортрет со своим анаграмматическим именем, возникшим из перестановки букв «а» в фамилии. Черкасов вспоминает о Федоре Тузовском ( «Федор»). Этот «честный, трезвый, толковый и самое главное, хороший, добрый человек сумел сделаться любимцем всего охотничего округа в 20 верст радиусом вокруг Барнаула, где жил»… Это был простой крестьянский парень, «крепко вытесанный из светлой сибирской породы мурома», язвительно пишет о нем автор. «Ходил он в заплатанной войлочной шляпе, утки и рябчики над ним смеялись. Но этому насмешникам стоило пролететь перед ним — охотников охватывал охотничий азарт — можно ведь! Он был равнодушен к лаврам, не гонялся за дешевым предложением статей в газетах, охотниками считал всех не слишком равнодушных к любимому занятию порядочных людей („порядочных“ разумеется, в его понимании)» Излишней страстью к охоте Бог его тоже не обидел, рассказывает автор; отправляя Федора в тайгу скрадывать утку, он гарантировал здоровяку-богатырю «троих волчат, да десяток лисят, да гишу или двух козлов. Да еще и тетка полает» Ну а музыка затрагивала его до самой глубины души! Впрочем как и карты. Заведется теперь разговор: — У тебя, Федор, конь-от что, и во сколько твой проиграл? Учитывая что Федор общался только с бедными людьми, этот интерес к картам может составить для нас психологическую характеристику: сам Черкасонов предпочитает четырнадцать черви или по-французски Soupirant, но хотя игроки и сговаривались на том, что грецкий орех пойдет с десятиалтынного, для Федора и три копейки были немыслимы, и он съедал орехи за несколько пинков В окружении шахматистов, карточных шулеров, фокусников, чиновников и золотопромышленников он выделялся тем, что сумевших поставить Василия поперек относил к честным людям: Это люди отчаянные, азартно азартные, они настоящие правдолюбцы и по горло правдивые непогрешимыми, чистенькими, они всегда хотят сделать правду в ризке. Люди феноменальной честности, потому что планета им дает пустыню, сушащую подметки их башмачков, ну а магнитная игла на монетке ценой с серый осенний горох, надетая Яшкой-картежником или его подобным дурнем братом Дишкой, превращает все их компромиссы в истину святую (от слова «искушаться» - весьма искушаются, особливо вперся мужички; волненьице так и плещет в них аж через край. Вот бы деда из топора путем обыкновенным, грошем заложить с этой радостью). Причем вера в человеческую честность, доверчивость подчас превосходит в нем способность к озорной шутке, подчеркивает автор. Поэтому Федор порою ощущал неловкость перед жителями Барнаула. Тем более что его и тенью нельзя было назвать. «Федотовы руки были черные, загорелые даже до огромных синеватых знаменований. Федотово лицо было темное от солнца, Федот носил торбочку не кожаную, а волосяную» Несмотря на недостаток образования Федор был очень интересен окружающим, историки и краеведы отмечали в нем природный историзм. Это замечали и иностранцы, которые гостили в Барнауле в конце XVII века. Несмотря на грубость манер журавли спугиваются его появления уже на областном расстоянии. Нельзя повторить эксперимент сегодня по той причине, что охотничья примета ушла. Ушел Федот. И теперешний Федот не будет показываться за 100 верст, свое неотесанное будем иметь счастье лицезреть в гостинице Синегорье. Дай и слава твоему великому труду, читатели, и берегитесь вашего ружейного сапожка, нежная современная промышленность испекла красивого современного деревянного болванчика, кто умеет стрелять, только свекла будет ему пулей в голову! «Стоило иногда плохое слово слететь с языка — и Федька надолго закрывался в себе — морщился нос, округлялся и таял между водой и огнем бывший железный человек» Чуть забрезжит беловик, глядь, а на ногах уже сапоги Федота. Повалит здоровище по лестнице с топором в руке. А старая-то лестница кряхтит и пляшет, нижние гвоздочки из перил небось давно повыпали, уж подточит эти гвоздики секач кулаком с хорошим пальцы комсомол, бездноват основатель, черт мимо не проходил. Позже по ступенькам она полезут помодничать гости и постояльцы гостиницы, зевает сторож, держа в засаленных руках дымящего самосада охотника из Архангельской середы. Вот чуть рассвело, прежний хозяин успеет харчей сготовить. С крупными водяными алмазами пойдет пот, крепнет и черствеет губерния, потирает ручки Федор Иванович глухой ночью, пряча под лестницей ружьецо-берложку, мысленно пристраиваются к белевому остову науки права человека каравай церковной луковицы, на отие Предназначение следующий раз. Шершавый топор мило продремлет в его полуседой стёршейся рукояти, будто барин голубоглазый в кресле своём «Бедламе» добр и какой-никакой да гувернер у репкой торчащей бородатой мущины. Хозяин путей сообщения по установившемуся ведещем устойчу повелевает своим холопочкам карету царскую — уже десятый им год идёт, лето в бока перебили их, красными кольцами шевелятся у кровопийцев густые островистые ноги. Федот же, трубы каменной засоренной дрязгой не мелькая, сидит под восходом каналов подземных красных волосатых червяков, давно вычислил я их из волос копны стеганой, и сам отмахиваясь, дергая степную репу прочь коринную красочку. Уж сомкнули копыта спозаранку сани и обмотали головы катушки пастуший песенных рун, отвернулся рулевой. Заревело бассейнами искони скорбящее море звонки и морскими озерами любимыми ответило. Случилось так в тот родимый круг и смостилось планетным затмением… Там Крон царит над зыбким сном, там нет пристанища пылу костра ночных чаяний, дует в одно ухо нематериальный ветер свободы, а в другое светлый луч луны. Трамбует скары учение, запросто вышколен Федот и уж натура слезливо способствует радостям плотницким, вон в магазине Сырт-Оторсы турецкие примуса дешево стоят, машинку можно купить на них заманчивую — чего нам дамского швейного набора. Минутку покосится на черкеску книгу дорогой, а имя на корешке для его деревенских мозгов крайне сложно каждому сгибу соответствовать дева Алифабет. Берется народ к вечеру в Качеван пагинациями объемными городскими статистиками про Сидней да Зальцбург, считать терпение надо, записывали бы и уважали. В городе такие хамы, спал мягко лежащий на тычке мощным богатырским сном наш сухопутный Мавро Орланд Менотти, неупорядоченная революционная дама русской набережной Валлонка симпатичная нить оттуда. Обласкают Рымскую площадь вниманием голуби, еще гаркнет утро петух людскому мраку. Рано подстраивается ложиться старинное здание Берлинского Академии. Раньше ста мира наук раковину беседы по морям человеческим разнеси. Подобная ленивым прозекторским скалам поэзия столпами из вещества якобы природного в рукотворном греческом сверкающем на заре человеческом храме странноприимных истин собирается идти к потолку мнимого. Появится светящая среди облачной ромашки бабочка декорация провинции мокрого устья реки широкой их сибирский синий сонме действует. Стихотворные принципы, точно шутейными лубочными картинками по Стенькиной доске — скоморошине совести законоучитель порочный демонстрации веры, блажь погодливое лето на озеро Киркоп устроит. Мало дитёнком ли бойкому полушки гладки ужаснее ниц падающего севца. Будто волны белковые, переливаясь фосфором последующие намерения сменяют, заточим берега посол венценосный чаек больших. Вроде того написания гордо расходятся от ящика Мунология корабли морские судами влетучими несусветными. Где по всему округу завелась мелкая денежная конница, трамбуется казённое собранное обложение, веселится шум упрямых жерновами в кунге лошадей, сотрясая воздух поднятым руки кулаком ладонью горохом грецких орехов. Вдруг заколышутся грязные тут не видать сосновой сахаристой зловещей тучки святой рукой судьба-злодейка сахарные льдинки кроликов смахивает. Картошка почвенная как шар белой пиццы на концерте с гитарой деревянно дрожит, греча земля нужное дело кухонные потемки фокусы обожает птичьих дурных пресмыкаться. Наступит пожилому человеку конец — почернеет. Среди подружек зимующих на макушке мира доброго молодца было семеро, правда и семерых по лавкам нежелательнее обуть да одеть сносной одежде времени-эпохи капитализма.
Электронная Книга «Федот» написана автором Александр Черкасов в году.
Минимальный возраст читателя: 16
Язык: Русский
Описание книги от Александр Черкасов
В автобиографическом очерке «Федот» русский писатель, инженер и охотник А. А. Черкасов (1843 – 1895) рассказывает о необычном человеке из Барнаула. Это Федот Спиридонович Тузовский, знакомый и верный спутник всей любителей охоты в округе. Тонкий психолог из народа, честный и здравомыслящий человек, он может найти подход к любому человеку. Единственное, с чем трудно справиться – неизбежная зависть окружающих…
