(Начинать Здесь ) Революция, как известно, имеет много неприятных привычек.
Она не только пожирает своих детей, но и любит жонглировать людьми, то забрасывая их в вершины гор, то роняя в самого грязного из принцев.
Но даже те, кого выбрасывают на вершину, редко бывают счастливы.
Революция — дама непостоянная.
Когда самодержавие пало, Федоровский уверенно пошел в гору, и неудивительно – революция была его стихией, крушение старых порядков очень взволновало его, заставило петь его свободолюбивую душу.
Ветер перемен, подулший в феврале, грозил обернуться для страны ураганными шквалами, но Федоровский не боялся – он был счастлив.
Когда человек воодушевлен, он либо летает, либо разбивается.
Федоровский, как я уже сказал, очень уверенно набирал высоту.
Неизвестный старший лаборант (преподавательскую должность он получил только в 1918 году) делал стремительную карьеру.
В марте 1917 года работал в вышедшей из подполья Нижегородской организации РСДРП(б), в мае был избран членом Временного крайкома РСДРП с правом совещательного голоса, все лето публиковал газета «Интернационал», на страницах которой Степан Финляндский вновь горел глаголом.
Федоровский, скрывавшийся за этим псевдонимом, по милости Божией все же был журналистом - сохранившиеся статьи убедительно свидетельствуют о том, что многим нынешним мастерам журналистики есть чему у него поучиться.
Вскоре наш герой приобрел такую популярность и в городе, и в провинции, что возглавил сначала Нижегородский Совет рабочих и солдатских депутатов, а затем губернский партийный комитет. После Октябрьской революции Федоровский, большевик с дореволюционным опытом и член РСДРП с 1904 года, стал главой всей Нижегородской губернии — одного из крупнейших и экономически развитых районов страны.
Его активная деятельность, казалось, не знала ограничений.
Чего он только не делал! Достаточно вспомнить, что именно Федоровский стал основателем Нижегородского университета - решение о его создании было принято в 1918 году исполкомом Нижегородского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и лично самим 30-летний председатель губкома РСДРП(б).
Артемьев не мог этого сделать.
Артемьев не мог распыляться и делать одновременно тысячу дел, он всегда попадал в одну точку.
Иногда это приводило его к успеху, иногда – как в случае с наукой – к неудаче.
Но пока Федоровский пожинал плоды революции, Артемьев упорно добивался создания Московской горной академии.
Через московского купечества он обратился с этой идеей к Временному правительству – но безуспешно.
В апреле 1917 г.
состоялся съезд угольщиков Юга России, а чуть позже — II съезд угольщиков Центральной России — он устроил там выступление одного из своих товарищей, горного инженера Г.
В.
Ключанский с докладом «О горно-техническом образовании».
И вроде бы все согласились, оба съезда признали необходимость создания в Москве горного университета, но денег никто не дал.
Скорее всего, желание Артемьева обзавестись собственным университетом так и осталось бы желанием незадачливого карьериста, но однажды в его доме внезапно появился Федоровский, с которым они теперь виделись не часто.
Первое, что сказал старый друг, было то, что его переводят в Москву работать по специальности - возглавить Горный совет ВСНХ, то есть управлять всей горнодобывающей промышленностью России.
Ехать в столицу без своих людей глупо, поэтому Артемьев едет с ним.
Но это важно – она идет с ним, а не к нему.
Артемьева уже ждет другое место - товарищу Николаю Горбунову в Наркомпросе, который, собственно, и вытащил Федоровского в столицу, очень нужен такой человек, как профессор Артемьев.
Иначе некому будет руководить наукой в стране.
Всё, нет времени объяснять, поехали.
В апреле 1918 года Федоровский уехал из Нижнего Новгорода, а в конце мая его примеру последовал Артемьев.
Товарищ Николай Горбунов, руководивший всей наукой страны, несмотря на молодость, был лысым и очкариком.
Но скажу сразу, тот стереотип, который только что возник у вас в голове, абсолютно неправильный.
Горбунов вовсе не был маленьким, мертвым и забитым очкариком.
Он также не принадлежал ко второй распространенной категории — большим, толстым, неуклюжим и добродушным очкарикам.
Он был из третьей, самой редкой категории — опасных очкариков.
Те люди, которые в начале драки привычным жестом засовывают очки в карманы, те люди, которые со школьных лет истязают свое тело японской гимнастикой, такие люди, которые, в ответ на насмешки над очками и залысинами выглядят так плохо, что даже самые измученные ругатели стригутся.
Вот, собственно, он и есть.
Или даже здесь 
Химик-технолог, выпускник Петроградского технологического института, герой Гражданской, один из первых во Второй кавалерийской ордена Красного Знамени, один из лучших альпинистов Российской империи и СССР, которому не хватило пары ста метров, чтобы разделить с Абалаковым триумф первого покорителя высочайшей вершины Страны Советов.
В общем, товарищ Николай Горбунов был ярчайшим доказательством того, что революция – это самый быстрый лифт. Любая революция, как мы помним из 90-х, — это вакуум власти, и любой человек, оказавшийся в нужном месте в нужное время с нужными навыками, может взлететь до недостижимых в мирное время высот. Во время Февральской революции Горбунов был никем и имя его было никем.
Но уже 17 мая молодой (25 лет), но перспективный большевистский агитатор был замечен и приближен Луначарским.
Уже в июне Горбунов был назначен руководителем Информбюро ВЦИК.
А на четвертый день после Октябрьской революции по рекомендации Бонч-Бруевича товарищ Горбунов, как проявивший незаурядные организаторские способности, был приглашен в легендарную комнату № 67 Смольного института.
В кабинет вождя революции Владимира Ульянова (Ленина).
Опасный очкарик выходит из кабинета секретаря Совнаркома и личного секретаря Ленина.
Именно секретарь Горбунов вел первые протоколы и подписывал первые декреты Советской власти - его подпись появляется после того, как В.
И.
Ленина об декретах об упразднении сословий, об образовании Красной Армии, о предоставлении независимости Финляндии и т. д. В первые, самые безумные месяцы Горбунову, как и другим членам большевистского правительства, пришлось хвататься за все - и и оружие к месту боевых действий против формирований Краснова доставить, и первые деньги Советского правительства у диверсантов из Госбанка отобрать, и в разработке Герба РСФСР поучаствовать.
Свидетельства того веселого и беспокойного времени, когда группа молодых и убежденных людей, напрягая жилы, превращала Россию в светлое будущее, когда все были на равных, и только Ильич был первым среди равных, - эта юмористическая нотка осталась.
Как эта бумажка умудрилась пережить весь двадцатый век и никто ее не уничтожил от греха подальше – даже не могу догадаться.
Но записка осталась, и сегодня она хранится в архиве семьи Горбуновых.
Но я отвлекся.
По предложению Горбунова 16 августа 1918 года Совет Народных Комиссаров создал Научно-технический отдел ВСНХ.
Это было такое особое тело, созданное для того, чтобы стать «во главе всех научных и научно-технических учреждений, обществ, организаций, лабораторий и т. д., расположенных в пределах Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, в целях их объединения и распределения между ними всех задач Советской власти» .
Именно ради этого проекта из Нижнего приехал Артемьев, именно он его в основном готовил и продвигал - Горбунову предстояло еще много работы в секретариате.
С личным составом у большевиков тогда не ладилось, и в этой истории по большей части вновь появятся уже знакомые нам лица.
Сразу же после создания отдела Президиум ВСНХ утвердил «члены коллегии Научно-технического отдела ВСНХ т. 1, ст. Горбунов, Артемьев, Эйхенвальд и временно, пока не будет найден заместитель т. Федоровский».
А в президиум созданной при НТО Научной комиссии вошли почти исключительно коллеги Артемьева и Федоровского, сплошь горняки и геологи.
Председателем комиссии был академик Петр Лазарев, товарищем (заместителем) председателя - Иван Губкин, ученым секретарем - зоолог и пчеловод, будущий директор Московского зоопарка Николай Кулагин, членами комиссии - В.
А.
Анри и А.
Е.
Ферсман (и не надо хихикать, уже не смешно).
Иногда люди просто возникали из ничего, как мыши из тряпок - откуда-то взялся молодой астроном Вардан Тигранович Тер-Оганезов, а вскоре этот недавний студент, буквально перед революцией окончивший Петербургский университет, уже принимал активное участие в развитие реформы высшего образования в стране.
В целом, конечно, это было исключительное время.
Невозможно без эмоций читать протоколы этих встреч, которые обычно вел французский физиолог и физико-химик Виктор Алексеевич Анри — дитя двух стран, бастард из знаменитого рода Ляпунов, с детства живший в Париже.
14, но вернулся на историческую родину и остался в Советской России из-за грандиозности происходящего.
В этих протоколах столько молодости, столько мечтаний, столько свежести, столько убежденности и жажды творить, что порой просто завидно.
Профессор Виктор Анри
А ночью Горбунов писал письма Ленину: «Дорогой товарищ Ленин! Мне очень нужно было поговорить с тобой о моей работе, но я думаю, что у меня это не получится.
Мне сейчас очень нужна ваша моральная поддержка, и именно поэтому я решил написать это письмо.
Чтобы продолжать свою работу по раскачиванию русской науки и приспособлению ее к нуждам Республики, чтобы и дальше целиком отдавать себя этой работе, может быть, поначалу незаметной, мне совершенно необходимо знать, считаете ли вы мою работу важно и необходимо.
Очень трудно сдвинуть наши научные силы с мертвой, неподвижной точки, в которой они застыли на десятилетия.
Очень трудно сломать стену, в которой заперлась наука, спасаясь от жизни.
Нам приходится строить новые формы, ломать их, строить заново.
Сколько ошибок мы уже совершили? Но результаты уже очевидны.
К нам приходят старые профессора и учёные и загораются творческой энергией.
» А молодые учёные.
Молодые учёные были молоды и уверены, что мир принадлежит им.
Именно тогда, как-то случайно и случайно, Артемьев и Федоровский осуществили свою давнюю мечту – 4 сентября 1918 года был подписан Декрет Совнаркома о создании Московской горной академии.
Артемьев стал его ректором.
Думаю, вы не удивитесь, узнав, что вскоре там стали работать и Федоровский, и Аршинов, и Лазарев, и Губкин, и Тер-Оганезов.
В общем, Винни-Пух и все, еще один сериал.
Карьера Артемьева продолжала идти в гору - в середине октября 1918 года он уже был заведующим отделом высшей школы Наркомпроса.
А в январе 1919 года он достиг пика своей карьеры - недавний провинциальный профессор был утвержден на посту начальника научного отдела Наркомпроса, и периодически он заменял наркома просвещения Луначарского.
Компания друзей, занимавших высокие посты, имевшая к тому же прямой выход к Ленину через Горбунова, была тогда почти всемогущей.
В общем, мечта человека, еще со студенческих лет слывшего карьеристом, сбылась – Артемьев стал большим начальником.
Нетрудно стать большим начальником революции.
Трудно оставаться большим начальником, когда заканчивается период романтической революционной эйфории и неумолимые законы государственного аппарата вступают в свои права.
Та самая власть, которая в России неизменна при всех режимах - с бюрократией, кланами, "выходом наверх", взаимными обязательствами, неформальными договоренностями, аппаратными маклесами, властными вертикальными и горизонтальными ротациями, кожаными креслами, медными задницами, стальной хваткой и прочим.
милые атрибуты, без которых не функционируют наши государственные структуры.
Вскоре профессор Артемьев уже наблюдал, как с объективной неумолимостью стали вымываться из власти люди, отвергнутые временем, — слишком слабые, слишком жадные, слишком наивные, слишком борзые, слишком глупые, слишком честные, потерявшие свои берега, упиравшиеся в свои лавры, сломавшие вещи некстати, или просто бедолаги, потерявшие своего покровителя.
Возможно, у Артемьева был шанс - его характер вполне соответствовал российским властным структурам.
Но сначала Горбунова направляют в Реввоенсовет Южного фронта и опасный очкарик исчезает до конца Гражданской войны.
Затем Федоровский отправляется на работу в Берлин.
Советской России нужно было разорвать свою внешнеполитическую изоляцию, используя свои излюбленные методы, и кто мог бы ее сломать, если не Германия, еще один мировой изгой.
Ну а в конце банкета, пока Федоровский вел переговоры о покупках за барьером и встречался с Эйнштейном, Артемьев серьезно напортачил в Москве.
В конфликте по поводу реформы Академии наук Артемьев и Тер-Оганезов, ставший к тому времени его заместителем по научному отделу, заняли не ту сторону.
И отдернул их не кто-нибудь, а лично сам Владимир Ильич Ленин.
«Не позволяйте каким-то коммунистическим фанатикам сожрать Академию!» - сказал тогда Ильич, и акции Артемьева и Тер-Оганезова рухнули, как стремительный валет. В целом после реорганизации Наркомпроса в феврале 1921 года Артемьев получил лишь должность одного из 16 членов научно-технического подразделения Государственного ученого совета.
Чего у профессора невозможно отнять, так это его уникального чувства перемен, пресловутого «чувства».
Артемьев все понял, сделал выводы и принял решение.
В конце ноября 1921 года по поручению Наркомпроса и Наркомата внешней торговли Д.
Н.
Артемьев отправился в командировку в Швецию и Германию.
Обратно в Советскую Россию профессор Д.
Н.
Артемьев не вернулся.
Сбежал.
И он не просто убежал, он убежал плохо.
Он подло убежал, чтобы называть вещи своими именами.
Его уход от кордона не был спонтанным решением – он хорошо подготовился к полету, не забыл даже взять с собой объемистую рукопись своего главного труда – четырехтомной монографии «Кристаллография».
Академик Вернадский впоследствии предположил, что Артемьев пытался бежать за границу еще в марте 1921 года, во время командировки в Смоленск.
К.
В.
тоже говорил о том же.
Флинт, жена кристаллографа Флинта, работавшего в Московской горной академии: «Будучи минералогом, он (Артемьев – В.
Н.
) в советское время был принят в комиссию по продаже драгоценностей.
Используя свое положение в этой комиссии, он собрал шкатулку с драгоценностями и пытался с ней бежать за границу, но был задержан на границе и вернулся в Москву.
За свои старые революционные заслуги ему, видимо, простили, так как он продолжал работать и после побега».
.
Примерно о том же говорит и проректор МГУ, автор «Земли Санникова» академик Обручев: «Д.
Н.
Артемьев вскоре уехал за границу и, как говорили злые языки, увез с собой чемодан с драгоценными камнями, которые он купил по дешевке во время гражданской войны.
Он не вернулся и стал эмигрантом».
Однако бог с ними, с бриллиантами – никаких доказательств существования этого «бриллиантового чемодана» в конце концов не существует. Профессору можно даже простить то, что он своим бегством очень серьезно подставил и Горбунова, и Федоровского.
Но что действительно трудно понять, так это то, что Артемьев бросил на произвол судьбы свою старую мать, жившую с ним в жилом корпусе Московской горной академии.
Исследователи нашли заявление гражданки Екатерины Владимировны Артемьевой от 7 марта 1922 года: «Прошу Вас подать ходатайство о возобновлении моего академического пайка, который у меня отобрали в связи с отъездом моего сына, проф.
Д.
Н.
Артемьева за границей в командировке.
Я полностью завишу от сына, мне 68 лет, и без его поддержки я не могу существовать.
» 
Судя по сохранившимся документам, ей еще выдавали пайки, причем до июля 1922 года, после чего следы пожилой женщины теряются, и о ее дальнейшей судьбе ничего не известно.
По крайней мере, ее уже не было в академии, когда ректор Д.
Н.
Артемьев в марте 1923 года проректор В.
А.
Обручев.
За границей беглый ректор возвращается к профессии кристаллографа.
И хотя дела у него шли неважно, белая эмиграция не собиралась прощать ему вступление в партию.
служение большевикам и другие грехи - в 1923-1924 гг.
Артемьев тем не менее начинает активно сотрудничать с берлинскими русскоязычными издательствами.
В частности, в издательстве И.
П.
Ладыжникова в серии «Библиотека знаний» его основной труд «Кристаллография» был опубликован в 1923 году.
А в 1924 году в судьбе Дмитрия Артемьева произошел еще один крутой поворот. Он принял католичество, пять лет изучал богословие в Инсбруке и Вене, а в 1929 году был рукоположен в священники униатской церкви.
В 1929–1934 годах служил в Вене; летом 1934 г.
он был назначен настоятелем Русской католической миссии в Брюсселе.
Почему он обратился к религии? Это, конечно, только мои предположения, но, на мой взгляд, в этом и суть.
Артемьев, как вы, наверное, уже поняли, был человеком очень рациональным, практичным до цинизма.
По опыту общения с такими людьми я заметил, что они, как ни странно, сильно страдают от своей рациональности, правильности и логики.
Ты знаешь почему? Потому что они видят то, чего им не хватает. Артемьев, мне кажется, всю жизнь страдал от отсутствия этого священного огня внутри.
Он был слишком расчетлив, ему не было знакомо то безумие, которое заставляет людей совершать неразумные поступки.
Ему всегда не хватало веры – той веры, которую он видел в других каждый день.
Горячая вера Федоровского в Революцию, подлинный патриотизм Аршинова или искренняя вера Ферсмана в человеческий разум и торжество науки.
Его принятие звания – это, на мой взгляд, попытка как-то заглушить, как-то заполнить засасывающую пустоту внутри.
Оказалась ли эта попытка удачной или обернулась очередным фиаско – мы можем только догадываться, но имеющаяся у нас информация не вселяет оптимизма.
Отдельные сведения, которыми располагают историки о жизни Артемьева после его рукоположения, скорее позволяют предположить, что Артемьев оставался Артемьевым.
Так, недавно было обнаружено письмо церковного старосты князя Николая Сергеевича Трубецкого сыну академика Вернадского.
Там он, в частности, пишет о нашем герое следующее: «Из католических источников я узнал, что перед ним стоит задача вести униатскую пропаганду среди русских эмигрантов.
Он выполняет свою задачу в несколько несимпатичной манере.
Он пытается воспользоваться усобицами русской колонии, сплетнями и подстрекательствами настраивает прихожан против игумена, углубляет раскол между антоньевцами и евлогианами и т. д. Лично я его совсем не знаю, так как Я разговаривал только с ним, и он мне действительно не понравился».
.
О том же самом Мария Франкфутер писала бывшему секретарю Льва Толстого В.
Ф.
Булгаков: «Извините за совет, но связываться с профессором Артемьевым не советую, проще говоря, «овчинка не стоит свеч».
А вот вторая и последняя фотография Артемьева, доступная исследователям.
Первое было сделано в начале жизни, при поступлении в университет, второе - в конце его, потому что следы нашего героя бесследно затерялись еще до войны, в середине тридцатых годов.
Среди эмигрантов ходили слухи, что он умер в Бельгии зимой 45-46 года, но, как говорит один из сегодняшних лидеров мысли, это не точно.
Мы до сих пор не знаем наверняка, чем закончилась жизнь, которую академик Ферсман, выполняющий в этом тексте особые обязанности, уложил в несколько строк: «Рядом со мной свой анализ проводил Д.
Н.
Артемьев, представитель золотой молодежи, блестящий исследователь кристаллографии школы Е.
С.
Федоров, тогда видный сотрудник Наркомпроса, первый ректор Горной академии в Москве, спекулянт алмазами и драгоценными камнями, бежавший за границу, снова кристаллограф, издавший в Берлине прекрасное руководство по кристаллографии, и, наконец, , настоятель крупнейшего католического монастыря на юге Франции, а теперь, говорят, кардинал».
А как насчет Федоровского? Через год после того, как Артемьев бежал из Советской России, туда вернулся Федоровский.
Он принял освободившуюся после бывшего ректора МГУ кафедру минералогии и кристаллографии, но, несмотря на статус соучредителя, ни к чему большему не стремился - после полета Артемьева студенты и преподаватели выбрали Ивана Губкина ректора, и это оказалось очень удачным выбором.
За два года, которые Федоровский провел за границей, он полностью выпал из первого эшелона власть имущих.
Благоразумно было не снова играть в «царя горы»: Артемьев был большим разочарованием, а прежних возможностей уже не было.
Хотя Горбунов по-прежнему занимал завидное положение в управлении делами Совета Народных Комиссаров РСФСР, а затем и СССР, его влияние сильно упало после смерти Ленина.
Да и Горбунов несколько сдался, ведь смерть вождя стала для него глубокой личной трагедией.
Именно Горбунов, приехавший в Горки попрощаться, снял с себя пиджак, самое дорогое, что у него было, — орден Красного Знамени, — и приколол его на грудь Ильичу.
Именно орден Горбунова посетители Мавзолея видели на пиджаке Ленина до 1938 года, когда его заменил орден, врученный Кларе Цеткин.
В общем, Федоровский больше во власть не лез.
Мобилизовав остатки своего былого влияния, он принял в верхах решение о создании крупного минералогического института на базе Артемьевской «Литогеи» и начал заниматься тем, чем всегда мечтал заниматься, — наукой.
И, надо сказать, он идеально подходил на должность директора НИИ; он входил без зазора, как патрон в патронник.
И ВИМС под его руководством сделал очень и очень многое, как немногие другие институты.
А сам Федоровский показал себя не только администратором, но и серьезным ученым, абсолютно честно заслужив звание члена-корреспондента Академии наук СССР.
Потом.
Потом наступили страшные для старых коммунистов 30-е годы, и Федоровскому пришлось испить эту горькую чашу до дна.
Да, его не расстреляли, как Горбунова в 1938 году.
Но полученные им 15 лет лагерей без права переписки с последующей бессрочной ссылкой и пятью годами лишения политических прав подарком судьбы назвать нельзя.
Это была очень трудная жизнь.
Иногда он не выдерживал, и тогда появлялись страшные документы той эпохи, как его письмо своему бывшему ученику Завенягину, ставшему заместителем наркома НКВД: «С этого момента и по настоящее время, т. е.
почти три месяца, я нахожусь в гастролях в тяжелейших условиях – наравне с зеками, бандитами, рецидивистами.
Поскольку Норильсклаг, куда меня направили, меня не принял, я ехал из Красноярска в Иркутск и обратно в Новосибирск, лежа на голых нарах, на голодном пайке.
Между тем мне уже 60 лет, и, исчерпав последние силы, в отчаянии обращаюсь к Вам с просьбой.
прекратить мои мучения, заменив переброску специальным конвоем.
не отправлять меня на север лагерях, потому что.
учитывая мое здоровье, это равносильно смертному приговору».
Но вот что важно: находясь у власти, Федоровский очень часто помогал людям.
Когда в 1921 году ЧК арестовала его учителя Вернадского, он не колебался ни секунды: «Академик Вернадский, один из благороднейших людей нашей эпохи, один из последних гуманистов, уже преклонного возраста и слабого здоровья.
Прошу Вас, нарком, принять самые энергичные меры к его немедленному освобождению.
» 
Федоровский и Вернадский в 1934 году.
Когда сам Федоровский попал в беду, ему помогли люди.
Коллега по Московской горной академии академик Обручев писал Сталину уже после войны, в 1946 году: «Я считаю Н.
М.
Федоровского хорошим минералогом, инициатором научных исследований ископаемых ресурсов, принесшим большую пользу делу социалистического строительства и успехам индустриализации нашей Родины.
Я не знаю, в чем обвиняли Н.
М.
Федоровского в 1937 году, но я уверен, что он не был злостным диверсантом, врагом Советского Союза.
Он мог допустить некоторые ошибки, от которых никто не застрахован.
Но с тех пор прошло 9 лет, и его можно было вернуть на вольную работу.
» Несмотря на резолюцию Берии «Абакумов Т.
В.
С.
Проверить и дать заключение» — не вернули.
Свои «огромные сроки большими сроками» Федоровский отбывал от звонка до звонка – все 15 лет. Он ездил в геологические экспедиции на Колыму, несколько лет работал в «шарашке» в Москве — развивал тему добычи искусственных алмазов, преподавал в техникуме в Норильске.
Чтобы не сойти с ума, он написал огромное количество стихов, но в основном не о жизни, а о геологии и полезных ископаемых.
Он не потерял своей веры и остался убежденным коммунистом.
Из письма дочери Елене: «Мне бы не хотелось, чтобы ваша горечь, связанная, надеюсь, с временной потерей вашего дорогого отца, хоть немного умаляла вашу преданность партии.
Личные несчастья не сделали меня врагом народа.
Я здоров, весел и остаюсь таким, каким вы меня знаете.
Жалею только о потраченном времени.
Пусть они помогут мне во благо, которое я всегда приносил своей стране и которое могу принести еще.
» 30 марта 1954 года, через полтора года после отбытия наказания, Николай Михайлович Федоровский был полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления.
Обычно пишут, что получив это известие, у него случился инсульт, от которого он так и не оправился, но это легенда - инсульт он перенес еще до реабилитации, когда жил в Норильске после отбытия срока спецпоселенца без права передвижения.
по всей стране.
После реабилитации Елена поехала в Норильск, чтобы забрать отца, которого не видела 17 лет. За это время прошла вся ее жизнь – тоже не самая простая, куда вошли и предвоенные проблемы дочери врага народа, и война, которую она провела врачом в госпиталях.
Война, отнявшая у нее мужа, Поля Армана, знаменитого «майора Грейзе», первого танкиста, удостоенного звания Героя Советского Союза за бои под Мадридом, погибшего в 1943 году, в бою у села Поречье, Кировский район Ленинградской области в ходе Мгинской наступательной операции.
«Когда я приехал в больницу, мой отец уже ждал на лестничной площадке.
Сердце колотилось, виски стучали: мы не виделись 17 лет! Но не потому, что мы столько лет не виделись и вот встретились, и не потому, что он выглядел худым в сером халате, а потому, что я уже знала от его товарищей, как он боролся со своей тяжелой болезнью, как он не позволял ему, чтобы накормить его, но научился пользоваться левой рукой, чтобы есть самому; как он, охваченный параличом, старался постепенно самостоятельно сесть и потом встать; как он ходил вверх и вниз по лестнице и как не позволял при этом поддерживать себя, научился натягивать одежду одной рукой».
И в этом весь Федоровский, который никогда не сдавался.
Рассказ о жизни Федоровского я начал с фотографии его с новорожденной дочерью.
Наверное, правильно было бы закончить ее фотографией.
Это было за шесть месяцев до его смерти – Николай Михайлович Федоровский скончался 27 августа 1956 года, через два с половиной года после реабилитации.
Вот, собственно, и вся история о двух очень разных людях и их судьбах.
Выводы делайте сами, но я все же хотел бы обратить на это ваше внимание.
Да, конечно, Федоровский имел возможность прожить на порядок более тяжелую и страшную жизнь, чем Артемьев, который «вовремя соскочил».
Но несмотря на все это, ему удалось сделать очень многое.
И люди до сих пор об этом помнят. Вот памятник на могиле в Донском монастыре.
Вот Федоровская набережная в Нижнем Новгороде.
Вот улица Федоровского в Талнахе.
Вот мемориальная доска в Норильске.
Вот мемориальная доска в Ильменском государственном заповеднике.
Вот знак ВИМС 
А вот мемориальная доска на здании института его имени.
А это, кстати, расстрелянный Горбунов.
Теги: #Биографии компьютерщиков #НИТУ МИСиС #Нестеров #МГА #Люди МГА #красный Хогвартс
-
Кто Они, Тормоза Прогресса?
19 Oct, 24 -
Поговорим О Шпаргалках?
19 Oct, 24 -
Как Я Боролся С Античитом
19 Oct, 24 -
Лицом К Пользователю
19 Oct, 24
